Мартовскіе дни 1917 года

Останемся в предѣлах понятія "разложенія арміи" в прямом смыслѣ слова. Каждый лишній день войны, дававшій пищу для "пораженческой" пропаганды, должен был усиливать симптомы, грозившіе цѣлости и боеспособности арміи, как это наблюдалось на всѣх фронтах сражавшихся держав[357]. Но не всякая заразная бацилла, вошедшая в организм, обязательно приводит к болѣзни. Болѣзнь возникает всетаки тогда, когда бациллы захватывают весь организм, т. е. тогда, когда организм перестает сопротивляться. Выло ли это в русской арміи наканунѣ переворота? Конечно, нѣт. Неужели не прав был Алексѣев, отнюдь не скрывавшій болѣзненных симптомов в жизни старой арміи и говорившій в критическій момент революціи на августовском московском Госуд. Совѣщаніи, что в "руки новой власти поступила армія, которая способна была выполнить и далѣе свой долг и вести многострадальную Россію к скорому окончанію войны". Это была армія относительно "прочная и твердая", сохранившая свою "внутреннюю дисциплину" и сознаніе своих "нравственных обязанностей", несмотря на всѣ, быть может, тѣневыя стороны своего быта. Опровергать это положеніе могут публицисты и политики, но не историки. "Смѣшно и неумно", по мнѣнію Чернова, сваливать вину за разложеніе арміи на революцію, но с еще большим правом такіе эпитеты могут быть приложены к утвержденіям противоположнаго характера. Факт слишком очевиден: если не февральскій переворот сам по себѣ, то дальнѣйшій ход революціи содѣйствовал постепенному распаду арміи — вовсе не надо быть "реакціонером", как думает Керенскій, чтобы "поддерживать" подобную версію. Однако, всѣ преувеличенія, как в ту, так и в другую сторону, надо отнести в плоскость обостреннаго чувства воспріятія современников или позднѣйшей политической полемики[358]. На военном совѣщаніи в Ставкѣ 17-18 дек. шестнадцатаго года, исполнявшій тогда временно обязанности Алексѣева ген. Гурко на пессимистическую оцѣнку Рузскаго исключительно неблагопріятных условій, в которых находится Сѣверный фронт, имѣющій такое распропагандированное гнѣздо, как Рига, сдѣлал, как видно из офиціальнаго протокола, замѣчаніе, что, если бы дѣйствительность вполнѣ соотвѣтствовала этому пессимизму, то противник давно прорвал бы фронт[359]. В параллель к той трезвой оцѣнкѣ, которую давал Гурко на декабрьском совѣщаніи в Ставкѣ, можно сказать, что вопреки многочисленным авторитетным свидѣтельствам военных спеціалистов, фронтовыя арміи, несмотря на всѣ послѣдующіе эксперименты, которые производили над ними кентальскіе выученики, в теченіе восьми мѣсяцев революціи сохраняли боевыя возможности до послѣдняго дня своего cуществованія[360], т. е. в теченіе всего до-большевицкаго періода революціи организм арміи противодѣйствовал заразным бациллам.