Мартовскіе дни 1917 года

Наиболѣе ярким проявленіем разложенія арміи должно было явиться дезертирство с фронта. Современная молва до февральской революціи доводила это явленіе в старой арміи в годы войны до колоссальной цифры в 2 милліона чел. Ген. Гурко в своих воспоминаніях называет подобное утвержденіе "легендой", — и это дѣйствительно было легендой, родившейся в дни военных неудач в 15-м году[361]. Припомним заявленія министра вн. д. Щербатова в истерической обстановкѣ, царившей в Совѣтѣ Министров в дни лѣтняго кризиса и описанной в протокольных записях Яхонтова, заявленія о "повальной" сдачѣ в плѣн под вліяніем пораженческой пропаганды. Военные историки старой школы присоединяются в мнѣнію ген. Гурко и склонны ограничиться признаніем лишь скромной офиціальной цифры дезертиров — около 200 т. Но метод измѣняется, когда дѣло касается революціи — здѣсь внѣ всякой статистики старая ходячая цифра в 2 милл. выступает, как нѣчто-несомнѣнное: проф. Парс, прикомандированный к русской арміи и імѣвшій связи в общ. кругах, утверждает даже в предисловіи к книгѣ Керенскаго, что двухмилліонной цифры дезертирство достигло в первые два мѣсяца революціи. Откуда заимствовал англійскій историк свои свѣдѣнія? Вѣроятно, он механически повторил ходячую цифру, ибо в основной своей работѣ он ссылается только на свои личныя воспоминанія — так, очевидно, "говорили". 2 милліона и два мѣсяца — это чрезвычайная гипербола, которую ввел на страницы своих исторических работ о русской революціи и ген. Головин[362]. В концѣ концов реальных данных, свидѣтельетвующих об увеличеніи в революціонное время дезертирства по сравненію с тѣм, что было до переворота, нѣт. Если бы уже в мартѣ происходило такое массовое бѣгство с фронта, которое было облегчено отсутствіем надзора в тылу, то не стал бы Алексѣев в офиціальном рапортѣ в апрѣлѣ отмѣчать факт недѣльнаго дезертирства (с 1 по 7 апрѣля) с Сѣвернаго и Западнаго фронта в размѣрѣ 8 тыс. человѣк. Очевидно, эта цифра казалась выходящей из ряда обычных. "Эпидемія дезертирства" в революціонное время носила нѣсколько специфическій характер — это было как бы дезертирство "временное", мотивом котораго являлось опасеніе, что солдаты на фронтѣ при даровом раздѣлѣ земли останутся без надѣла. Черту эту отмѣтил на Сѣверном фронтѣ Рузскій, жаловавшійся в письмѣ в Ставку 17 марта на "значительное дезертирство" в его арміи, оговариваясь, что точных свѣдѣній об этом явленіи пока не имѣется. Говорит об этом Парс, изображая дѣло в крайне преувеличенном видѣ и объясняя пропагандой большевиков, призывавших армію расходиться для того, чтобы принять участіе в раздѣлѣ земли. В первые два мѣсяца вліяніе большевиков на армію было совершенно незначительно, и оставленіе фронта никогда массоваго характера не имѣло. Любопытен факт, отмѣченный нѣкоторыми членами Врем. Комитета, ѣздившими на фронт, что временные "дезертиры", возвращаясь в полк и узнав о продленіи срока явки дезертиров, объявленном правительством, "немедленно ѣдут обратно на родину".