Мартовские дни (СИ)

Ждали долго. Истомились и извелись, вздрагивая от каждого громкого звука и боясь в любой миг услышать безысходный, надсадный крик. Пересвет ловил себя на тягостных, дурных, невесть из какой грязи выползших мыслишках — если б они бросили ромея в подвале, сейчас не надо было б терзаться неизвестностью, подпирать стенку и ждать невесть чего… Ага, только вот потом они с Ёжиком смотреть друг на друга не смогли бы без содрогания и отвращения. Как ни крути, а Гай Гардиано незаметно, исподволь умудрился стать одним из них. Третьим, без которого радость не в радость, и горе не кажется неодолимой бедой.

Наконец Кириамэ вышел из комнат. Нихонский принц слегка пошатывался, и вид у него был — краше в гроб кладут. Войслава и Жасмин ринулись навстречу, столкнулись локтями и плечами.

— Все хорошо, — с усилием выговорил Ёширо. — Менахим-сенсей сказал, все закончилось хорошо. Гай проснется не раньше завтрашнего полудня.

— А ты сейчас с ног рухнешь, — рубанула сплеча честная Войслава и подставила Ёширо сложенную кольцом руку. — Хватайся, твое величество. Пошагали, левой-правой. Братец, вознаградил бы господина врачевателя. Да не одними словами. Иудеи, сказывают, до злата-серебра шибко сами не свои.

— Он же в благодарность… — заикнулся Пересвет.

— И мы в благодарность, — не растерялась царевна, уводя за собой вяло протестующего Кириамэ. — Только благодарность, знаешь ли, всякая бывает. Человек трудное и тяжкое дело сотворил, негоже его с пустыми руками отпускать. Коли не восхочет себе брать, пожертвует на что доброе. Не жмоться, Светик, с нас не убудет.

— Сколько раз просил, не называй меня Светиком! — крикнул царевич в спину удаляющейся сестре. Войслава, не оборачиваясь, показала любимому младшему брату кулак.

Почтенный Менахим принял поднесенный увесистый ларец кипарисового дерева как должное. Попросил дружинного сопроводить его до иудейского подворья и обещал вскорости проведать страждущего.

Ромей очнулся посередь ночи, заметавшись в нахлынувшей горячке. Дремавшая рядом служанка опрометью припустилась будить Аграфену-ключницу, слывшую мастерицей отвары готовить да лихоманки заговаривать. Спросонья не разобрав, в чем дело, ключница напустилась на челядинку, та ударилась в рев и оправдания. На вопли и хныканье явилась маявшаяся бессонницей мрачная Ясмин ибн-Хан. Грозной львицей рыкнула на всех, кто подвернулся под руку, прогнав девчонку неотлучно бдеть у постели Гардиано, а прикусившую язык Аграфену — запаривать травяной настой.

Около седмицы Гардиано провалялся с лихорадкой, то приходя в себя, то проваливаясь в дремотную вялую одурь. То порывался встать и идти куда-то, то, вроде бы уснув, начинал взахлеб спорить сам с собой на латинянском, звал кого-то, ругался и непрерывно требовал пить. Разбавленная медом и брусничным соком вода вставала ему поперек горла и с утробным рвотным кашлем устремлялась обратно. Кириамэ терпеливо убеждал ромея, что все обойдется и до смерти ему далеко, успокаивал, пару раз даже ночевал рядом, прикорнув на сундуке. Приходил Менахим-врачеватель, осматривал стянутый шелковыми нитями длинный кровоточащий разрез и задумчиво тряс плешивой башкой. Твердил, все идет, как должно: сперва горячка с воспалением и беспрестанным колотьем в месте перелома, и лишь затем — долгое выздоровление.

Пересвет в комнаты ромея не совался. Приходил, торчал под дверями, не в силах перешагнуть порога, и сбегал, оправдываясь занятостью. Войслава застукала мающегося братца в коридорах и отругала по первое число. Как вынуждать человека головой рисковать, так завсегда пожалуйста, тут мы впереди на белом коне. А как выкроить время пару добрых слов сказать да за руку подержать по-дружески, так за Пересветушкой надо с собачьей сворой по окрестным глухоманям рыскать. Царевич опускал виноватый взор, мямлил в ответ нечто неразумное, мысленно каясь — он просто не может увидеть Гая Гардиано…таким. Раздавленным, страдающим и наверняка терзаемым одной беспросветной думой — встанет он когда-нибудь с постели или навеки пребудет калекой.

Но дюжину дней спустя мудрейший Менахим осторожно признал: дела подопечного медленно, но верно улучшаются. Несгибаемое упрямство молодости, не желающей так запросто сдаваться, всегда возьмет верх над не ведающей жалости Разлучительницей собраний. Человек — он тварь хоть и хрупкая на вид, но цепкая и живучая. Ежли сразу не помер, то непременно выкарабкается из тьмы к свету. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой.

Хватит бродить вокруг да около, прикрикнул на себя Пересвет. Сестрица права, а Ёширо все чаще бросает на царевича недоуменные взгляды, явно придерживая вертящийся на кончике языка вопрос: неужто человек для тебя мил и хорош, лишь когда бодр и здоров? Стоит ему прихворнуть, и ты уже нос воротишь?

«Ничего я не ворочу! — хотелось крикнуть в ответ Пересвету, хотя Кириамэ и не заводил подобных разговоров. — Я просто… просто не знаю, как быть».