Мартовские дни (СИ)

— Ага, — согласился было Пересвет, но спохватился: — Эй, зачем тащить сюда Осмомысла? Мы ее нашли. Давай привезем ее в город… — царевич осекся, вообразив попытки устроить иссохший, распадающихся на части труп в седле отчаянно фыркающей и в ужасе пятящейся лошади. — М-да. Нет. Ничего не выйдет. Ты прав. Нужны сыскные, лопаты и сани. Как думаешь, кто это — Стефания-швея? Прислужницей Цинь она точно быть не может. Та кадайка родом, значит, была сильно чернявая.

— Сравним приметы — узнаем, — Кириамэ тщательно вбил между двумя соседними валунами засохшую елочку и навязал на ее макушку один из своих бесчисленных платков, на этот раз красный. — Долг исполнен, можно возвращаться.

Успевший проголодаться Пересвет закивал, ища взглядом оставленную ими цепочку следов. Мечтая о том, как плюхнется возле костерка и запустит зубы в сочный пирожок. Или в куриную ножку, или что там прихватил с собой запасливый домовой.

Оранжевый лоскуток пламени плясал среди переплетения черного и белого, маня к себе. Шагавший впереди и протаптывавший узкую тропку царевич попытался ускорить шаг, но остановился, удивленно хмурясь. Шедший за ним Кириамэ едва не врезался ему в спину:

— Что?

— Прислушайся, — отчего-то шепотом сказал Пересвет. — Мерещится, что ли?

— Нет, — Ёширо вслушался в шум ветра, скрип деревьев и едва различимое журчание талой воды — звуки пробуждающейся чащобы. — Не мерещится.

Ветер малость сменил направление, голоса стали отчетливей. Один тоненький, писклявый — как будто кошка неким чудом обрела дар человечьей речи, да на радостях вздумала запеть. Голосишко на удивление верно вел напев, оттеняя второй голос — низкий, сильный, милость прихваченный по самому краю хрипотцой, как осенний лист первым заморозком.

Два несхожих голоса сплетались прядями в девичьей косе, творя сладкозвучный лад, рекомый древними эллинами «гармонией»:

— Вдоль весеннего ручья лед нежнее льна.

Где любимая моя — там всегда весна.

Лучшей песни не сыскать, чем поет капель,

Где нам стелют облака белую постель.

Льется песня как вода, ветер подпоет.

Если любишь — скажешь «да»,

Солнышко мое…

— Они поют для Исси-онны, — завороженным шепотом произнес Кириамэ. — Благодарят за помощь и совет…

— Поют вдвоем, — уточнил Пересвет и неосторожно угодил каблуком на подвернувшуюся под ногу сухую ветвь. Та переломилась с громким щелчком. Песня оборвалась, над дремлющей заводью пронесся упругий, гулкий всплеск. Словно огромная рыба, уходя на глубину, с силой ударила хвостом. Закачались потревоженные льдины, зашелестела, выплескиваясь на заснеженный берег, темно-зеленая, прозрачная вода.

— Мы вас видим! — выкрикнул Малуш. — Эй, добры молодцы, хорош по кустам шароебиться!

Потревоженным лосем царевич проломился сквозь заросли и сугробы, не замечая встающих на пути препятствий.

Трещал костерок, распространяя вокруг ощутимые волны жара. Ромей сидел на бревнышке, вытянув к огню длинные ноги. Его одежда и плащ были сухими, но штаны и охотничьи сапоги вымокли до колен, словно он перебирался вброд через неглубокий ручей. Устроившийся рядом домовой смущенно ухмылялся, выставив напоказ остренькие зубки.

— Теперь вам надлежит, тщательно скрывая свою черную зависть, невзначай спросить: ну, как оно там было, на дне озерном? — голосом, прям-таки до отказа напитанным сладким ядом, произнес Гардиано. — Так и быть, открою вам великий секрет: ни одной земной деве не дано сравниться с речной королевной. До конца своих жалких дней будете грызть локти и изощряться в тщетных попытках представить, каково это — сойтись с настоящей нимфой… — он выдержал долгую паузу: — Да, именно так я и должен был сказать, чтобы вы уж точно меня возненавидели. Но увы, жизнь жестока. Между прекрасной Роксуней и мной ничего не было.

— Как это — не было? — возмутился Пересвет. — Врешь ты все! Зачем Водянице зазывать тебя гостевать в тереме на речном дне, как не заради того-этого?

— Хочешь верь, хочешь нет, она просто хотела поговорить, — пожал плечами Гай. — Роксуня — честная супруга, но у нее семейный разлад. Минувшей осенью она и ее супруг столь сильно повздорили промеж собой, что провели зиму порознь. В сущности, это здорово сыграло нам на руку. Из-за душевного треволнения Водяница дремала не столь крепко, как обычно — все прислушивалась, не спешит ли муженек мириться. Но Водяной так и не появился. Она спрашивала, как ей сызнова завладеть вниманием мужа — слишком уж часто он стал засматриваться на местных русалок.

— И что ты ей посоветовал? — домовник извлек откуда-то узорчатый коврик, накрыв им бревно, чтобы Ёширо мог не стоять на ногах, но изящно присесть.