Маруся Климова

ее “перерождение”, в определенном смысле, гораздо хуже смерти и

окончательного разложения. Аналогии тут напрашиваются сами собой. Не

случайно ведь вожди всяких там революций и борцы за независимость, как

правило, выдвигают лозунги “Свобода или смерть!” или же “Родина или

смерть!”, из которых следует, что даже самые слаборазвитые и веками

прозябавшие в порабощении народы рано или поздно вдруг начинают

осознавать, что в самом факте смерти еще нет ничего страшного, а есть вещи и

похуже. Объективно, может быть, это и не совсем так, но все равно, видимо, существует нечто такое, что заставляет людей время от времени с пафосом

восклицать: “Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!” Подобного рода

декларации означают, что, вне зависимости от цвета кожи и умственного

развития, человек по своей природе существо очень гордое и независимое.

Короче говоря, наблюдая за всеми этими процессами в современной

литературе, я постепенно пришла к выводу, что, видимо, слегка поторопилась, объявив поэзию мертвым и полностью разложившимся жанром. В реальности с

поэзией дела обстоят гораздо печальнее, чем мне казалось... Если, конечно, перечисленные мной выше тезисы о том, что в этом мире существуют вещи

худшие, чем смерть, имеют под собой хоть какие-то разумные основания. Поэзия

сегодня пребывает в столь униженном и жалком состоянии, что, того и гляди, из

все еще весьма внушительной по размерам толпы поэтов вдруг неожиданно

выскочит какой-нибудь совершенно отъехавший “команданте Че” и возопит:

“Поэзия или смерть!” Последствия такого красивого жеста сегодня тоже очень

легко предсказать: через полвека примерно две трети человечества будут носить

майки с его изображением на животе, а маститые прозаики будут делать себе имя

и бабки, всячески романтизируя и приукрашивая этот “светлый образ”, за

которым, на самом деле, скрывается очередной вчерняк обкуренный и

обдолбанный, а может, и просто совершенно невменяемый мудак.

Возможно, я чересчур категорична в своих суждениях, однако мое

раздражение вполне объяснимо, потому что подобные резкие движения и

обреченные на поражение душевные порывы только еще больше укрепляют

обывателей в их глубочайшем презрении к поэзии и побуждают их еще плотнее

сплотить свои ряды. А заслуживает ли поэзия такого презрения? Безусловно, да!

Иных мнений тут и быть не может! Хотя лично я, пожалуй, и не стала бы

слишком выделять поэзию из других видов человеческой деятельности, как это

происходит теперь. Пока же, увы, мужчины по праву сильного всячески

стараются спихнуть подобное гнусное ремесло на плечи женщин. По-моему, это

не только несправедливо, но и к тому же является очень опасной тенденцией!

Куда более приемлемым и нормальным было бы по-прежнему делить это занятие

между мужчинами и женщинами, как фактически и происходит сейчас --

наподобие того, как самую черновую и грязную работу по дому делят между

собой мужья и жены в нормальных и дружных семьях. То есть

предпочтительнее, все-таки, было бы пока все оставить как есть, что позволило

бы избежать возможных крупных скандалов, переворотов и иных социальных

потрясений. А там, глядишь, по мере продвижения человечества по пути

прогресса поэзия, как жанр, и сама окончательно отомрет. Надо просто набраться

чуточку терпения. Изобрели же, в конце концов, посудомоечные и стиральные

машины-автоматы, вот и с поэзий что-нибудь постепенно придумают, на худой

конец, научат рифмовать слова компьютер и избавят наконец женщин от этого

163

нудного и бессмысленного занятия. Думаю, что этим когда-нибудь все и

кончится. Главное, не дергаться раньше времени!

Между тем, тенденция к подобному несправедливому “распределению

обязанностей” в литературе между мужчинами и женщинами сильнее всего

проявилась в развитии русской литературы ХХ века, когда, как известно, самыми

выдающимися поэтами стали именно женщины: Цветаева и Ахматова. Но если

судьба Ахматовой сложилась еще более или менее удачно, и ей, по крайней мере, удалось дожить до глубокой старости, то пример Цветаевой не может не

настораживать. Что бы там ни говорили о ее вздорном характере, но, по-моему, нет ничего удивительного в том, что Цветаева свои дни закончила в качестве

посудомойки в провинциальной писательской столовой. На мой взгляд, это очень

даже символично, так как питались в этой столовой, в основном, прозаики

мужского пола…

Помню, один мой знакомый московский художник как-то, ни с того, ни с

сего начал допытываться у меня, как я отношусь к Цветаевой. Его мастерская