Маруся Климова

и даже головой… Футбол, в котором нельзя хватать мяч руками, и бокс, где

нельзя бить ниже пояса, все-таки смотрится поинтересней. Короче говоря, общая

тенденция очевидна: чем строже и яснее очерчены правила, тем спортивное

состязание зрелищнее и увлекательнее.

Нечто подобное, на мой взгляд, можно было бы сказать и об искусстве.

Самого поверхностного взгляда на современное искусство достаточно, чтобы

уловить наиболее характерную его черту: от него веет беспредельной и

всепоглощающей скукой! Иными словами, скука – самая характерная черта

сегодняшнего искусства. И причины этой скуки абсолютны ясны. В культуре

больше никто не хочет играть по правилам, она уже давно полностью во власти

обывателей, которых, кажется, совсем не заботит, что их кто-то в чем-либо

уличит...

Естественно, в искусстве вообще и в литературе в частности нет арбитра, который, подобно спортивному судье, беспрестанно повсюду преследовал бы

художника-творца, педантично указывая ему на его ошибки и грозя ему

окончательным отлучением от “игры”. Казалось бы, обязанности бесстрастного

наблюдателя в литературном процессе мог бы взять на себя критик, однако

последний сегодня сам настолько ангажирован и вовлечен в этот процесс, что, скорее, тоже является одним из игроков, не способным объективно судить о

происходящем вокруг. В этих условиях вышеуказанную роль естественным

165

образом начинает исполнять историк литературы. И должна признаться, что я

уже на собственном опыте реально ощутила всю тяжесть неожиданно

свалившихся на меня обязанностей, о которых поначалу даже и не подозревала.

В самом деле, вроде бы историк литературы имеет дело, главным образом, с

покойниками и вообще с делами давно минувших дней, до которых, по

большому счету, уже никому нет дела. Ан нет! Стоит мне, к примеру, произнести

какую-нибудь затертую и банальную фразу типа: ”Пушкин - дурак!”- как

отовсюду, изо всех углов начинает доноситься вполне явственный и хорошо

различимый ропот возмущения. А почему? Ведь в констатации этого факта, в

сущности, нет ничего особенно нового и оригинального! Это, вроде бы, и так

уже все давно понимают... Однако произносящий эту банальную фразу делает

явным глубоко укорененное в сознании обывателей презрение к поэзии и поэтам.

Что, естественно, не может не вызывать у них раздражения и настороженности.

Я их очень хорошо понимаю…

Кстати, дав определение гения через отрицание, а именно, как человека, которого окружающим не удается поймать на каком-либо обывательском жесте

или же чувстве, я, видимо, поступила не совсем корректно, забыв уточнить, что

собой представляют подобные жесты и чувства. Но этот мой просчет еще не

поздно исправить. Тем более, что и сделать это совсем не сложно. Пожалуйста!

Обыватель – это тот, кого, в свою очередь, тоже невозможно поймать или же

даже заподозрить в чем-либо гениальном. Ну и, соответственно, все чувства, жесты и поступки, присущие этому типу личности, являются обывательскими.

Все предельно просто! Однако если обыватель будет застукан на чем-либо

гениальном, пускай даже на том, что он является гениальным обывателем, -- как

это и произошло в случае с Розановым и Селином, -- он сразу же автоматически

лишается всех своих обывательских благ и остается с глазу на глаз с вечностью, то есть ему, как и положено гению, достается пустота и дырка от бублика, вместо

самого бублика, на который он рассчитывал. Вот в этом, собственно, и

заключается сегодня главный подвох, с которым может столкнуться практически

любой ничего не подозревающий человек, безмятежно обосновавшийся в

культуре. Поэтому, несмотря ни на что, современное искусство не такое уж и

скучное, как это может показаться на первый взгляд. Ведь существующих в

культуре правил, как я уже сказала, пока никто не отменял…

Теперь, надеюсь, понятно, почему историк литературы, уличая задним

числом какого-нибудь давно почившего в бозе общепризнанного гения в чем-

либо обывательском, и тем самым лишая его права на вечность, вызывает в стане

обывателей сильное брожение и недовольство. Еще бы, ведь покойнику уже не

нужны никакие материальные блага, и, лишаясь вечности, пусть даже это и самая

обычная пустота, он все равно ничего реального не получает взамен.

Естественно, это не может не настораживать тех, кто привык извлекать выгоду

практически из любой ситуации, в том числе, и из смерти. Однако только таким

способом, на мой взгляд, можно заставить безмозглую обывательскую толпу

почувствовать, что должен испытывать гений при жизни, когда его точно так же

лишают практически всех материальных благ и вынуждают довольствоваться

пустотой в виде вечности… Это последнее обстоятельство, собственно, и