Маруся Климова

таки обыватели так не любят гениев. Вот тот же Чернов, к примеру, возьмет и

подаст на меня в суд. А ведь, может быть, я - это его шанс попасть в Историю, по

крайней мере в историю литературы...

Словом, для меня русская литература начинается с Лермонтова, с его: "О как

мне хочется смутить веселость их, и дерзко бросить им в глаза железный стих, облитый горечью и злостью"… Был, правда, еще Жуковский - очень странный

тип, сын турчанки, воспитатель царской семьи; кажется, он был "из наших", "в

теме"…

Несколько лет назад по телевизору один из воротил отечественного шоу-

бизнеса - к сожалению, не помню его фамилии, помню только, что это был

мужик с совершенно квадратной головой - так вот он неожиданно для меня тогда

заявил, что если артист придерживается традиционной сексуальной ориентации, то он его вообще не интересует, то есть это уже и не артист вовсе, а так… Тогда

я, помню, рассмеялась, а теперь понимаю, что в чем-то он был прав. В чем -

сказать не могу, только он невольно схватил что-то очень важное и существенное

для культуры вообще, а не только для шоу-бизнеса. Тот же Жуковский, к

примеру, в русской литературе, в сущности, тоже не отметился ничем, кроме

более или менее умелой версификации, но даже в советских учебниках

литературы, где он неизменно находился где-то между Пушкиным и

Державиным, всегда все равно, несмотря ни на что, был окутан для меня какой-

то загадочной романтической дымкой, то есть и рядом с ними, даже между ними, он почему-то всегда оставался как бы чуточку "чужим среди своих". Так, во

всяком случае, мне казалось еще в детстве. Хотя смысл переведенной им

баллады "Лесной царь" до сих пор, спустя годы, после многократных прочтений, так и остался для меня непроясненным. "Ездок погоняет, ездок доскакал… В

руках его мертвый младенец лежал." Почему вдруг умер младенец? Придется

все-таки обратиться к первоисточнику!

Конечно, существовал еще и Баратынский. С ним тоже не все ясно.

Темная лошадка. Может, и он того?.. Во всяком случае, в советских учебниках

он всегда находился в тени, в тени "великого Пушкина". На нем тоже лежала

печать какой-то недосказанности, недоговоренности, а значит, таинственности.

Автор второго плана, серебряный поэт золотого века русской поэзии. Редкий

случай, а в русской литературе вообще первый -- Баратынский был повернут к

читателям своими стихами, - получалось, что его поэзия важнее фактов его

жизни! Удивительно! Но потом все прояснилось. Оказывается, в юности он с

товарищами совершил кражу со взломом, причем не шуточную, а на сумму в

пятьсот рублей. Очень долго объяснять, сколько стоил тогда рубль, да я и сама

точно не помню, но стоил он немало, это уж точно. К тому же Баратынский и его

подельники взяли деньги вместе с золоченой табакеркой, в которой они лежали.

И все под влиянием "Разбойников" Шиллера. Естественно, не Державина же!

7

Следствием этого поступка стало исключение из Пажеского корпуса, а также

запрет на службу офицером. В результате он вынужден был появляться на всех

великосветских тусовках и балах в солдатской шинели, совсем как Грушницкий, точнее, тот, кому Грушницкий хотел подражать. Очень романтично!..

В общем, педагогам и составителям учебников было что скрывать от

подростков за стихами.

Пример Баратынского, да, пожалуй, и Жуковского тоже, наводит меня на

мысль, что настоящий поэт обязательно должен быть отмечен каким-нибудь

тайным пороком, в котором ему по-настоящему мучительно стыдно и

практически невозможно признаться. Очень важно, чтобы писателю было, что

скрывать. Без этого тайного порока литература -- как пища без приправы. В этом, я думаю, и кроется разгадка парадоксальной непереводимости на другие языки

лирики Пушкина. Все очень просто - переводить-то, собственно, нечего. Со

стороны-то виднее! Подумайте, зачем человеку, которому не грозит ни плохая

оценка в школе, ни наказание по партийной линии, ни исключение из Союза

писателей и тому подобное, зачем ему читать подобную плоскую чушь: Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…

- пусть даже в самом замечательном, точном переводе! Нормальный, свободный

от принуждения человек этого, на мой взгляд, читать не будет. Если, конечно, он

уже не впал в полный маразм, как "старик Державин". В "Чудном мгновении"

нет ни грамма поэзии! Потому что раз уж ты полюбил "вавилонскую шлюху", то

нечего об этом трепать: "Молчи, скрывайся и таи"! Поэзия должна быть не

глуповата, а молчалива. В детстве мы с подругой тоже, кстати, воровали краски и

пластмассовых зайчиков в магазине, причем безо всякого влияния Баратынского

или тем более Шиллера, который к тому времени давно вышел из моды. А о

таком писателе, как Жене, я тогда даже еще и не слышала. То есть мы

действовали исключительно из корыстных побуждений. В конце концов нас

поймали и отправили в милицию. Но меня даже из школы не исключили, просто