Маруся Климова

пришел бы от "Женщин России", второй - от правозащитников из Пен-клуба. Ну

а потом уже, как и положено, - от патриарха, затем -муфтия…

В моих рассуждениях есть какое-то слабое звено, они строятся на

недоказанных предположениях и неопределенных понятиях. Например, что

такое гениальность? Вообще-то, я не сторонница методологических уточнений.

Я считаю, если долго употреблять какое-либо слово, то взрослые люди в конце

концов сами разберутся, что ты имеешь в виду. Если же все уточнять, то так твоя

машина вообще не сдвинется, будет вечно буксовать на одном месте. Как это

чаще всего и происходит с философами. А мне всегда хочется слишком многое

сказать… Однако в данном случае я все-таки могу дать точное определение. Оно

пришло мне в голову в тот самый момент, когда я впервые прочитала известное

высказывание Ницше о величии как о неразоблаченном преступлении. Так вот,

гений - это обыватель, которому удалось убедить толпу в собственной

гениальности. В этом случае все перед ним преклоняются, и он остается в веках.

Если же толпе удается уличить гения в том, что он обыватель, то его предают

забвению.

Такое определение мне очень долго нравилось и даже казалось абсолютно

неопровержимым, однако недавно мне впервые пришлось в нем усомниться. И

произошло это прошлым летом в Париже, на грандиозной тусовке во

французской Национальной библиотеке. Чествовали Селина, точнее, отмечали

приобретение библиотекой рукописи Селина за рекордную для XX века сумму -

1,6 млн долларов. Среди прочего в программе вечера была демонстрация

документального фильма о Селине, снятого для телевидения буквально за год до

его смерти. Сам Селин фильма так и не увидел, он вышел на экраны только через

четыре года после его смерти. В сущности, это был даже не фильм, а заснятое на

пленку интервью. Чуть позже, тоже в Париже, я встретила старушку-

писательницу, которой каким-то непонятным для меня образом довелось

присутствовать при этом интервью. По ее словам, Селин поначалу был вроде бы

даже тронут тем, что его хотят снять для телевидения, но после первых же

вопросов впал в ярость и едва не выгнал интервьюера, а затем опять смягчился и

согласился продолжить беседу. Сама старушка-писательница была автором

многочисленных слащавых биографий известных деятелей французской

культуры -- парочку увесистых томов она дала мне почитать. Узнав, что я не

только перевожу Селина, но во многом разделяю его взгляды, она выразила

искреннее сожаление, что такое разочарование в людях постигло меня в столь

молодом (видимо, в сравнении с ней) возрасте, так как Селин, по ее мнению, был

законченным параноиком.

Впрочем, никакой старушки, точнее, никакой молодой девушки, какой

она в то время должна была быть, в фильме я не заметила. Да и бравший

интервью журналист мелькнул в кадре всего пару раз. На экране был один

Селин. У себя дома, в Медоне, истощенный, с лихорадочным взглядом, весь

замотанный в какое-то тряпье, в общем, в точности такой, каким я его себе и

11

представляла, как бы сошедший со страниц своих поздних книг. При каждом

вопросе журналиста его лицо принимало сосредоточенное выражение, он на

несколько секунд задумывался, но все равно неизменно всякий раз отвечал

невпопад. Например, на вопрос о том, где он впервые увидел природу, последовал ответ: "На кладбище", - ну и так далее. После нескольких столь

неожиданных ответов среди зрителей послышался смех и по ходу интервью этот

смех становился все более дружным и громким.

А надо сказать, что публика в зале собралась очень серьезная и напыщенная

- кажется, там присутствовала вся Французская академия. Кое-кого я даже заочно

знала, например, директора библиотеки по фамилии Реми, во всяком случае, это

имя мне показалось знакомым, - вроде бы его печатали в "Иностранной

литературе", хотя я и не уверена, потому что не держала в руках этот журнал уже

лет пятнадцать. Он был в пиджаке и галстуке, и еще в шарфе, но не тоненьком

шелковом, как у академика Пиотровского, а огромном шерстяном, свисающем

почти до колен. Кроме того, в фойе перед началом фильма я натолкнулась на

главу Гонкуровской академии Франсуа Нурисье. Седой и сгорбленный, он шел, стуча палкой и уставившись прямо перед собой ничего не видящим взглядом.

Меня он, естественно, не узнал, хотя я встречалась с ним четыре года назад во

время своего прошлого приезда в Париж. Там же в фойе я натолкнулась на

Режин Дефорж, автора эротических новелл, французскую издательницу

Лимонова. Помню, мне как-то даже предложили перевести один из ее рассказов, в котором голая баба всю ночь бегала по универмагу, и пришедшие утром