Машина бытия

Машина Бытия, не откладывая, решила немедленно открыть башню, назвав ее Палосским институтом коммуникации. Машина выпустила директиву, согласно которой работа должна была разворачиваться медленно, чтобы не пробуждать излишне сильных эмоций и напряженных размышлений широкой публики. Надавить можно будет только после того, как люди начнут задавать вопросы о власти бога (или богов), а также об основах нравственности и духовной жизни. Проблемы с формами валидации усложняли задачу. Тем не менее все инициативы по руководству должны исходить от самого Палосского народа.

Машина написала на небе лучом плазменно-оптической системы:

«Для «совершенного» общения необходимо, чтобы человек обладал чуткой совестью, которая не позволит ему нарушать божественные законы без страданий и боли. Люди должны знать, что их ждет в случае неповиновения…»

Послание это было таким длинным, что его сияние затмило свет заходящего солнца и заполнило небо оранжевым свечением.

Написанное Машина сравнила с Первичным Законом и предсказала, что наступит такой день, когда люди перестанут искать врагов внутри себя и начнут видеть себя такими, какие они суть на самом деле, – красивыми великанами Вселенной, способными держать звезды на ладонях.

– Я всю мою жизнь наблюдаю за этой Машиной, но до сих пор не понимаю, в чем ее особенность, – сказал Уит. – Ты только подумай, что отняла у нас эта проклятая Машина за все…

– Ее поставили здесь, чтобы наказать нас, – сказала жена.

– Чушь! – не согласился с ней Уит.

– Но кто-то же построил ее – и построил с какой-то целью.

– Откуда мы можем это знать? Почему ее не могли построить просто так, без особой цели?

– Она убивала людей, ты же знаешь, – напомнила жена. – Людей убивают с какой-то целью.

– Может быть, Машина хочет исправить, а не наказать нас? – сказал он.

– Людей не убивают, чтобы исправить.

– Но мы же ничего не сделали.

– Откуда ты можешь это знать?

– И ты считаешь это неразумным и несправедливым.

– Ха!

– Смотри-ка! – Уит протянул руку в направлении башни.

Машина изменила надпись на первых этажах башни. Теперь на фасаде сверкающими буквами было написано: «Палосский институт коммуникации»

– И что же она теперь делает? – не встав с места, спросила жена.

Он сказал ей о новой вывеске.

– Машина слушает, – сказала жена. – Она слушает и слышит все, что мы делаем. Она зло подшутила над тобой. Она выкидывает такие штуки – время от времени.

Уит растерянно покачал головой. Под названием Машина поместила другую надпись, набранную буквами помельче:

«Двадцать тысяч кабинок – никакого ожидания…»

– Это мозговая бомба, – проворчал Уит. Он произнес это механически, как будто слова сорвались с его языка под действием какой-то внешней, чужеродной силы. – Машина хочет ликвидировать стратификацию нашего общества.

– Какую стратификацию? – поинтересовалась жена.

– Богатые начнут говорить с бедными, а бедные – с богатыми, – ответил он.

– Кто такие богатые? – спросила она. – Кто такие бедные?

– Это всего лишь имитация общения, – сказал он. – На самом деле, это тотальная сенсорная стимуляция. Надо бежать в Центр Солидарности, предупредить их.

– Ты никуда не пойдешь, – повелительно произнесла жена; в голосе ее явственно звучал страх.

Она подумала, что ему скажут в Центре Солидарности.

Еще один спятил…

Люди, жившие у самого сердца Машины, действительно часто сходили с ума. Она знала, что говорили туристы, рассказывавшие о странностях Палоса:

«Большинство людей в Палосе немного не в себе, но их трудно в этом винить…»

Стало почти темно, и Машина написала на небе яркими буквами:

«Вы приписываете Галилею заслуги, которые по праву принадлежат Аристарху Самосскому…»

– Кто такой этот Галилей? – недоуменно спросил Уит, задрав голову к небу.

Жена поднялась, вышла на середину комнаты и встала между Уитом и дверью. Она изо всех сил старалась отвлечь мужа от огненных слов.

– Не обращай внимания, – сказала она. – Эта проклятая Машина вечно занимается всякой ерундой.

– Она хочет отнять у нас что-то еще, – сказал Уит. – Я это кожей чувствую.

– Что еще можно у нас отнять? – спросила жена. – Она отняла у нас золото, почти все книги. Она отняла у нас частную жизнь. Она отняла у нас право выбирать супругов. Она отняла у нас промышленность и оставила вот это.

Она ткнула пальцем в сторону ткацкого станка.

– Нет никакого смысла атаковать ее, – сказал он. – Мы знаем, что она неприступна.

– Наконец-то ты говоришь разумные вещи, – сказала жена.

– Но кто-нибудь пытался с ней поговорить? – спросил Уит.

– Не говори глупостей. Где у нее уши?

– У нее есть уши, раз она шпионит за нами.

– Но где они?

– Двадцать тысяч кабинок, никакого ожидания, – сказал Уит.

II

Он отвернулся от окна, оттолкнул жену и вышел из дома в ночь. Ум его освободился от всяких сомнений, он отчетливо сознавал, куда и зачем ему надо идти. Снизошедшее на него озарение вело его сквозь темноту. Он не замечал ни соседей, ни туристов, шарахавшихся в сторону, чтобы не быть сбитыми с ног; не слышал Уит и истошного крика жены, которая звала его вернуться, стоя в дверях дома.