Миф монолита включает миф врага, стремящегося разрушить единство, и оправдывает как единственную возможность — войну против всех, кто угрожает монолиту, мешает превращению планеты в единую, единственно правильную систему. Ожесточенная, непрекращающаяся война неизбежно закончится победой, ибо «коммунизм неизбежен». Эманацией мифологического монолитного Государства являются непогрешимые, всемогущие и всезнающие «органы» — гиперболическая Рука.[18]
Самым удачным в литературе воплощением мифологического характера советского государства следует считать роман Эдгара Рис БэрроузаОсновные мифы советской мифологии представляют собой фундамент тоталитарного государства. Гитлеровская триада — одно государство, один народ, один фюрер — остается советской триадой: одна партия, одно государство, один — советский! — народ.
Мифы представляют собой звенья магического кольца, в котором рождается, живет и умирает советский человек. Мифы утопии, всенародного государства, монолита, неизбежности победы коммунизма, отчуждая, извращая чувства и мысли, минируют выходы из магического кольца: национализм становится инструментом сооружения могучей державы; религия, прежде всего это касается религий с высокой степенью церковной организации, превращается в проводника господствующей идеологии; семья, членом которой стало государство, перестает быть убежищем от коллектива. Лешек Колаковский очень точно подметил, что советское государство борется с религией не потому, что это атеистическое государство, а потому, что это — тоталитарное государство.
Клаус Менерт, один из редких иностранцев, путешествовавших по советской республике в начале 30-х годов, хорошо знал русский язык. Его свидетельство об атмосфере периода первой пятилетки интересно и тем, что беседуя с русской молодежью, с «элитой страны», как он подчеркивает, немецкий журналист не переставал думать о событиях, происходивших у него на родине. Он не переставал примерять советский эксперимент к возможностям Германии: «в глазах советской молодежи два элемента «социалистический» и «национальный» сливаются воедино…» Восторженный вывод Клауса Менерта выражен элементарно просто: революция «элиминировала небольшой — по сравнению с общей численностью нации — класс, класс-паразит, к тому же в значительной степени дегенерировавший», в результате уже в 1932 г. «понятия «я» и «мое» отброшены в Советском Союзе в пользу «мы» и «наше», «родилась новая концепция мира, в котором вопрос личного счастья и удовлетворения перестал играть роль», в частности «для русской молодежи проблема религии исчезла». Короче говоря: «Генеральная линия стала общепринятой истиной».
Клаус Менерт верил в то, что писал и был убежден, что все в СССР верят так же, как и он. В это самое время Борис Пастернак в письме Андрею Белому ужасался, что «фантасмагории» Достоевского и Белого «превзойдены действительностью», что невозможно понять «что двойник, что подлинник». Но у немецкого журналиста были основания верить, ибо он встречал людей веривших в то, что они сделали, в то, что они делали и собирались сделать.
Смерть Сталина отделяет «эпоху веры» от последовавшего периода разброда, сомнений, диссидентского бурления и возвращения в русло «сложившегося», «зрелого», «развитого» социализма, в русло «социально однородного общества», где утверждена «целостность эталонных взглядов». Но в процессе преодоления сомнений, возникших в результате смерти Отца и Учителя, были утеряны юношеская вера, молодежный энтузиазм, так восхищавший иностранных визитеров в 30-е годы, возродившиеся в годы войны.
Были совершены непоправимые ошибки: в первые дни после смерти Сталина был опровергнут миф о непогрешимости «органов» — освобождены врачи, арестованные по обвинению в создании «еврейского заговора»; в 1956 г. был опровергнут основополагающий миф о непогрешимости Вождя: Хрущев выступил против «культа личности Сталина»; в 1964 г. был осуществлен дворцовый переворот — снят первый секретарь ЦК, нарушитель спокойствия Хрущев. Спокойствие было восстановлено, но вера окончательно исчезла. Арматурой, которая поддерживает мифологическую структуру системы, стал ритуал: обряды политические и обряды бытовые.