Машина снов

— Он не писал несколько месяцев. А вчера… Что он, собственно, и описывает в своём письме… Он нашёл этот язык, о котором тогда говорил Уильяму. И нашёл он его весьма мистичным и странным образом. По своему обыкновению, следуя предписанию доктора Уильямса, Сэмюел спустя час после завтрака растворил окно, чтобы предотвратить застой воздуха, и закурил кальян, снарядив его изрядной дозой опия… И во сне увидел… Когда он описывал мне то, что ему пригрезилось в тот момент, я клянусь тебе, Эдит, я даже заплакала от того, насколько прекрасно было описанное им видение, и от того, насколько беспомощен мой собственный язык, чтобы передать эту чарующую красоту.

— Ну же! — капризно топнула ножкой Эдит, которой уже надоело столь многословное начало.

— Во сне Сэмюел увидел дворец катайского правителя Кубла- хана, приснившийся ему во всех подробностях, в мельчайших деталях, со всеми изгибами колонн, изразцами, мозаиками, мостами и переходами. Сэмюел сказал, что во сне не было ни одной архитектурной детали без тонкого прихотливого орнамента и что он видел и запомнил их все, все до единого! Более того, ему приснился не только этот восхитительный дворец, о котором он недавно читал в воспоминаниях некоего Пэрчеса. Ему приснились дивные стихи, триста или даже более того строф, которые прозрачно и ясно описывали этот храм архитектуры, более похожий на огромный город, чем на обычный, пусть и самый роскошный дворец.

— Господи… — выдохнула зачарованная Эдит.

— Эти магические строки, казавшиеся ему во сне более совершенными, чем любое стихотворение, слышанное или читанное им в жизни, и были воплощением того нового поэтического языка, о котором он проповедовал Уильяму. Он открыл глаза с твёрдым намерением записать их все до единого, пока сладкое наваждение не оставило его окончательно, но… Только он успел записать девять или десять строф, как его прервали.

И тут, словно иллюстрируя рассказ матери, на пороге появился заплаканный Хартли с деревянным конём под мышкой. Спросонья он хлюпал покрасневшим носиком, утирался рукавом, попутно нянча коня, как если бы тот был ребёнком. Эдит посмотрела на несчастного ребёнка, стоящего на пороге в одной долгополой ночной рубашке, и подхватила его на руки со словами «иди к тётушке, милый». Но Хартли раскапризничался, запросился к матери, и прошло довольно много времени, прежде чем ребёнок был усажен на горшок, потом накормлен кашей с тёртым яблоком, и рассказ, наконец, возобновился.

— Теперь я понимаю, почему именно ты сказала, что я пойму тебя, сама «будучи женой поэта», — с некоторой угрюмостью сказала Эдит, сопереживая творческим мукам зятя и вспоминая, как её собственный муж тяжело переносил часы и дни застоя, когда созревший уже замысел никак не мог вылиться в стройные чернильные столбцы беловой записи.

— Вот-вот, — энергично кивнула Сара. — И ладно, если б помехой этому душевному излиянию послужила какая-то дельная причина, но — нет! Стоило Сэмюелу вдохновиться для работы и начать буквально транслировать на бумагу свои воспоминания, как прямо в окно сунулся какой-то деревенский идиот, торговец из Порлока! Сэмюел сказал ему, что сейчас не время говорить о земельных наделах, что он был в Порлоке на той неделе, заходил к нотариусу и повторная встреча назначена на будущий четверг. Но торговец не унимался! Только Сэмюелу показалось, что он отвадил этого докучливого мерзавца, как тот вошёл в дом и начал занудно предлагать какие-то пошлые скобяные товары, дешёвую галантерею, прочие радости порлокских жён! В результате… Этот придурок, прости за грубость, спугнул вдохновение, и от поэмы остался только жалкий огрызок! Ты только представь! Это могло бы быть величайшее литературное произведение, которое только знал мир! Но… какая-то муха, крыса в человеческом обличье…

— Определённо, мистеру Пулу следовало бы завести собаку, — сказала Эдит.

— Да, это было бы неплохо, — согласилась Сара. Потом, после короткой паузы, она добавила шёпотом, наклонившись поближе к лицу сестры: — Беда в том, что этого надоедливого и прилипчивого купца никто больше не видел.

— Боже…

— Да-да. Я была в доме, но занималась с Хартли на втором этаже. А Лиззи оттирала пригоревший поддон, шум на кухне стоял соответствующий, она бы при всём желании не смогла услышать, как этот деревенский наглец входит без приглашения в приличный дом. Так что Сэмюел поступил с ней даже жестоко. Бедняжка, она сроду не думала, что ей придётся вытерпеть такой скандал! Но самое удивительное не это.

— Но что же?

— Лиззи подробно опросила Сэмюела, как выглядел этот негодяй: невысокий, темнокожий брюнет с залысинами, худощавый, с лиловой родовой отметиной на половину лица. И знаешь что? Лиззи прожила в Порлоке всю сознательную жизнь и божится, что никогда и никто такого человека в городке не видел! Порлок даже городком-то можно назвать с трудом, там всем всё известно, и каждый знает каждого. Но такого господина, со слов Элизабет, там отродясь не было.

— Может, он откуда-то из другого селения, что поблизости?