Машина страха

– Время иногда исчезает, – сказал Калиосто, взяв руку Люции в свою. – А теперь прошу вас покинуть наш номер…

Так просто сдаться Мурфи не желал.

– Позвольте! А наш уговор?

– Нет и не было никакого уговора, господин Мурфи. С людьми вашего сорта нам разговаривать не о чем. Всего вам доброго.

Его выставляли вон. Как прислугу. Как дворовую шавку. Его, выпускника Петербургского университета, химика-естественника. И кто посмел? Какой-то заезжий шарлатан. Подобное оскорбление нельзя так оставить. Мурфи медленно надел шляпу, выразив презрение к этому дому.

– Ты еще пожалеешь, шут цирковой, – с холодной злобой проговорил он, погрозил кулаком, неторопливо вышел и со всего размаху шарахнул дверью. Зазвенели подвески люстры.

Люция закрыла лицо ладонями.

– Какой страшный человек…

Герман обнял ее и погладил по плечику.

– Не бойся, ты же все слышала: ему толком ничего не известно…

– Да, это не он помешал тебе, теперь очевидно, – сказала Люция. – Этот человек переполнен злом… Но зачем ему надо было узнать мысли Иртемьева?

– Ты же все слышала, милая…

– Ужасно… Ужасно. – Люция отстранилась и посмотрела ему в лицо.

– Может быть, сообщить этому полицейскому, Ванзарову?

Люция покачала головой.

– Верить словам этого господина может только сумасшедший… Герман, я видела…

Когда она говорила так, возникала тревога, с которой Калиосто не научился справляться.

– Что, милая, что ты увидела?

Люция зажмурилась и сжала губки.

– Большие неприятности… Слишком много знал… – Она резко открыла веки. – Герман, нам надо уехать… Срочно… Бросить все и уехать… Верь мне…

Калиосто не нашел что ответить. Только постарался успокоить. Люция вырвалась и ушла в угол комнаты. Она была напугана не на шутку.

38

Капитан первого ранга даже в отставке превосходил штатского чиновника Ванзарова на два чина. Только в сыскной полиции чины не имели значения. Виктор Иванович являл образец дружелюбия и покладистости. Сидя на стуле в приемном отделении сыска, он дожидался, как самый скромный проситель. Когда Ванзаров вошел, встал, поклонился первым и протянул руку. Этот гость был кстати. А приемное отделение удачно пустовало, чиновники разошлись по делам.

Ванзаров указал ему на стул, что жался к его столу.

– Готов выслушать признание, господин Прибытков, – сказал он, пододвинув чистый лист и основательно макнув в чернильницу ручку.

К такому повороту редактор был не готов. Он смущенно прокашлялся.

– Прошу простить, в чем мне надо признаться?

– В том, чем вы решили пожертвовать.

Прибытков не мог поверить, что человек может обладать такой нечеловеческой, иначе не скажешь, прозорливостью. Не мог поверить, хоть и печатал статьи о чтении мыслей и тому подобных науках. А потому не захотел сдаваться сразу.

– Простите, Родион Георгиевич, не понимаю, – с достоинством ответил он.

– Это очевидно. – Ванзаров нарисовал на листе круг и стал писать по периметру фамилии. – После вчерашнего события вы думали всю ночь. Поняли, что ситуация складывается не лучшим образом. Чтобы спасти честь «Ребуса» и спиритизма, решили бросить мне кусок мяса, принести жертву, или как угодно. Чтобы я насытился и оставил вас в покое. Готов принять вашу жертву.

Все это было сказано столь будничным тоном, будто чиновник сыска был медиум высшего класса, перед которым раскрываются все тайны мироздания. Прибытков окончательно растерялся. Он заготовил речь, в которой подходил к главному постепенно. А теперь надо менять на ходу. Чего он не хотел и не умел делать.

– Позвольте, я кое-что поясню, – сказал он, приняв строгий вид, за которым удачно скрывал растерянность.

Ванзаров не возражал, вписывая новые имена.