Машина страха

Как известно, чем больше запрещать женщине, тем сильнее ей этого хочется. Наверняка хоть чуточку заглядывала. Предположение оказалось верным: мадам Иртемьева созналась в преступлении, то есть нарушении запрета. Но искренне не знала, зачем и для чего муж держал странный агрегат в доме. А спросить было нельзя. Как будто нарочно испытывал силу воли Афины и крепость данного слова. И не понимал, что подобный эксперимент с молодыми женами заранее обречен. Впрочем, как и со старыми.

– Неужели такие строгие порядки? – спросил Ванзаров.

– Иона Денисович никогда не оставлял нас дома одних, – ответила Вера. – Кроме прочего, нам было запрещено заходить в его кабинет.

Как видно, дом Иртемьев держал на запретах. Домострой какой-то. Стоило ради этого жениться на молоденькой девушке… Или для медиума-спирита все оправдывалось высокой целью?

– Часа через два дворник Аким поменяет замок на двери, – сказал Ванзаров.

Афина выразила бурное возмущение, сбросила плед и решительно встала.

– Ноги моей не будет в этом доме! – заявила она, топнув этой ножкой по ковру. – Лучше умереть с голоду, чем терпеть издевательства…

Судя по Вере, сестра ее не была настроена так решительно. Ванзаров надавил на слабое звено.

– Тогда попрошу вас, Вера Петровна… Это необходимо.

– Хорошо… Если так… Но зачем? – Она все еще сомневалась.

– Неизвестно, кода вернется господин Иртемьев, жить в гостинице не слишком удобно. А сегодня вечером необходимо провести спиритический сеанс…

– Сеанс провести? – с изумлением спросила Афина. – Зачем?

– Прошу передать господину Прибыткову просьбу собрать весь кружок, – не просил, а приказывал чиновник сыска. – Стульев потребуется одиннадцать… Время начала сеанса – обычное.

Мадам Иртемьевой оставалось только согласиться.

56

Аполлон Григорьевич считал, что день прожит не зря. Проведен эксперимент, который, быть может, откроет новую страницу криминалистики. Погорельскому позволено проявить фотографические пластинки и сделать с них отпечатки. После чего счастливый доктор отправлен изучать электрофотографии и находить закономерности. Дубликаты снимков, еще сырые, разложены на лабораторном столе. Лебедев показывал их не без гордости. Как отец новорожденное дитя.

– Где-то здесь скрыта искра преступления, – говорил он, указывая в белые иголочки, источаемые силуэтом ладони. – Изловить эту искру, получить подтверждение и – будьте любезны: неоспоримый метод обнаружения преступников.

– Какое пламя вы хотите разжечь из этой искры? – спросил Ванзаров, разглядывая странные снимки, больше похожие на черно-белый морозный рисунок.

Наверняка великий ум недостаточно проникся блестящим сумасшествием Погорельского, в которое Лебедев невольно поверил. И незаметно влюбился в идею электрофотографии. Как обычно происходит с безумными идеями.

– Галилею тоже не верили! Вот такие же инквизиторы, как вы, – заявил он, собирая снимки. – Вам бы только логикой душить и психологикой мучить… Ничего святого… Один голый цинизм… Иртемьев ваш пропавший объявился?

Ванзаров показал головой.

– Аполлон Григорьевич, позвольте задать странный вопрос?

Когда его друг говорит такое, уже не знаешь, к чему готовиться. Лебедев приготовился к худшему. И вытащил из нижней секции лабораторного стола склянку «Слезы жандарма». На всякий случай…

– Ну, сразите меня…

– Чего вы боитесь?

Вопрос оказался настолько неожиданным, насколько и простым.

– Боюсь дожить до старости, когда буду сидеть немощный, пускать слюни, а хорошенькая актриска станет кормить меня с ложечки кашкой… А вы чего боитесь, бесстрашный друг мой?

– Я боюсь ошибиться, – ответил Ванзаров. – И сломать чью-то жизнь…

Лебедев не заметил тени иронии или шалости. Друг его был непривычно серьезен.

– Полагаю, страх напрасный, – как можно мягче сказал он. – Это вам не грозит, да…

– В нынешнем деле я впервые боюсь ошибиться… Сильно ошибиться.

Аполлон Григорьевич прикинул: не пора ли разливать из склянки? И понял: время «Слезы жандарма» еще не пришло.

– Не узнаю вас, друг мой. Откуда робость? Уж не влюбились ли вы?

Сжав склянку, Ванзаров покрутил ее. Бесценную жидкость прорезал водоворот.

– Очевидное выглядит невероятным, а невероятное – очевидным, – сказал он, возвращая на место емкость.

– Не знаете, как пришить двух горничных с кухаркой к самоубийству Сверчкова? – спросил Лебедев, отодвигая склянку от греха подальше.

– Вот вам логическая цепочка. – Ванзаров открыл спичечный коробок и принялся выкладывать спички в ряд. – Серафима Иртемьева боялась сердечного приступа и умерла от него… Месье Калиосто боялся провала и провалился с треском… Сверчков боялся оружия и застрелился… Кухарка Лукерья боялась замерзнуть и легла спать на льду… Курочкин, который всегда боялся заснуть на посту, дремлет и ничего не видит… Нотариус Клокоцкий боится, только не признается…

– Каждый из нас чего-то боится в этом бренном мире, – изрек Лебедев и остался доволен собой.