Машина страха

Для сыскной полиции прозрение было бесполезным. Разве только арестовать всех и рассадить по одиночным камерам. Хотя от того, что суждено, тюремные стены не спасут.

– Постараюсь, чтобы ваше пророчество не сбылось, – сказал Ванзаров.

В темноте улицы блеснули зубки. Люция улыбалась.

– Будущее нельзя изменить, – сказала она.

– Разве не мы сами делаем его?

– Человек – это щепка, что несется в потоке времени… Все предрешено… Все, что должно случиться, случится…

Слушать подобную философию от мадемуазель, с виду почти ребенка, было странно. Порой в полиции встречаются вещи куда более странные.

– Оставьте один шанс, мадемуазель Люция, – попросил Ванзаров.

– От меня ничего не зависит…

– Неужели?

– Слышали о пророчестве кайзера? – спросила она.

Ванзарова мало волновали германские правители.

– В 1849 году в Лондоне гадалка предсказала тогда еще принцу Вильгельму его царствование над всеми немцами, когда Германия была раздроблена, – продолжила Люция. – Год восшествия на престол она назвала сложением цифры этого года с каждой составляющей его цифрой. Получился 1871 год. Принц опечалился, ведь это случится через двадцать два года, когда он будет стар. Тогда гадалка предсказала, что он проживет очень долго. Вильгельм захотел узнать, когда умрет. Гадалка велела сложить дату восшествия на престол с каждой цифрой, составляющей 1871 год. Получился 1888-й и семнадцать лет царствования… Надеюсь, вы помните даты новейшей истории Европы…

Ванзаров помнил. И умел считать. Только красивая легенда не доказывала, что завтра кто-то должен погибнуть.

– Предскажите что-нибудь мне, – попросил он.

– Нет, – резко ответила Люция. – Вам не нужно знать. С этим трудно жить… Не важно, дурное или доброе… Прошу вас, господин Ванзаров, оставить нас в покое… Мы уезжаем из столицы… Здесь слишком опасно…

Маленькая мадемуазель потянула Калиосто с такой силой, что гипнотизера будто ветром сдуло. Даже проститься не успел.

Ванзаров вернулся на Екатерининский канал.

В доме напротив окна были закрыты. Аполлон Григорьевич должен был поджидать внизу с телескопом. Но его не было. Вероятно, дела столь важные, что оторваться от них нет никакой возможности. Подождав немного, Ванзаров пошел проверять посты.

Курочкин и его филер были на местах. Ванзаров хотел остаться, но Афанасий выразил решительный протест: где это видано, чтобы чиновник сыска филерил, да еще ночью? Невозможно представить!

Осталось отправиться домой.

По дороге мысли Ванзарова невольно возвращались к предсказанию. Пророчество тревожило и не отпускало. Ванзаров пришел к выводу, что незнание будущего – благо. Тяжело жить, когда знаешь, что ожидать. Напрасно древние греки бегали к Дельфийскому оракулу. Ни к чему это. Пусть случится то, что должно.

Даже если этому нельзя помешать.

23 октября 1898 года

67

Дворник – существо подневольное. Хуже подкаблучного супруга. Все им помыкают, каждому он обязан услужить. Хозяин дома велит чистоту блюсти и ворота запирать, жильцы ругаются, что ворота запирают, а во дворе мусор, околоточный требует отчет о прописке новых жильцов и подозрительном поведении прежних. Так ведь еще господин пристав вызывает в участок, чтобы раздавать наставления. Столичный дворник только с виду гордый орел: в белом фартуке, с бляхой на груди и метлой во весь рост. А по сути – мелкий винтик полицейской власти. Мелкий-то он мелкий и незаметный, но сломается – и вся машина власти встанет. Потому что на дворнике, как на атланте небо, держится порядок.

Не в пример некоторым лентяям Аким был дворником старательным. Уважаемым, если не сказать почтенным. Дом такой солидности, что иного бы держать непозволительно. Из крепких напитков Аким употреблял только чай по причине соблюдения заветов магометанской веры. На подарки по праздникам не напрашивался, масленичного разгула избегал, мел чисто, умел и слесарничать, и плотничать. Незаменимый в домашнем хозяйстве человек. Страстью Акима были голуби. Владелец дома разрешил ему завести на чердаке голубятню. Дворник построил птицам просторный домик с гнездами и насестами и приучил улетать и возвращаться через круглое окно в куполе.

Разводил он белых красавцев с резными манишками. Голуби были ручные, жильцы их знали, а окрестные мальчишки не смели стрелять из рогаток. Потому что знали: у Акима нрав мягкий, а кулак тяжелый. Да и у кого рука поднимется таких обидеть. Голуби Акима – не чета серым оборванцам, что снуют по Сенному рынку или галдят над свежим навозом. Птицы непростые, благородных кровей. Акиму предлагали продать, так он отказался: никакие деньги не стоят чуда, когда в летнем небе кружат и мелькают белые крылышки, разбрызгивая солнечные лучи.