Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны

Взрыв мощностью 30 Мт и жесткая риторика Малиновского{93}, наверное, утешила на время делегатов партийного съезда, однако серьезные проблемы, созданные для Хрущева выступлением Гилпатрика, никуда не делись. Они требовали от Хрущева каких-то демонстративных действий, способных изменить глобальное восприятие ядерного баланса между Советским Союзом и Соединенными Штатами.

Бешлосс приходит к такому выводу:

Это выступление шло вразрез с правилом президента не загонять противника в угол. Кеннеди просто не удосужился задуматься над тем, как Хрущев может воспринять речь Гилпатрика.

Так это или нет в отношении высокопоставленных лиц, которые визировали обращение, но меня это касалось напрямую.

Хрущев почти наверняка задавал вопрос{94}, почему президент решил публично унизить его, ткнув носом в относительную слабость Советов, да еще во время такого важного события, как партийный съезд. Не является ли это обращение предзнаменованием американского первого удара по Советскому Союзу?

Хрущев знал, что его критики в Кремле и в вооруженных силах не упустят случая потребовать ослабления противодействия гигантскому наращиванию советской военной мощи. Силы, приведенные в движение речью Гилпатрика и попытками Кеннеди показать превосходство, заставили Хрущева искать быстрый и дешевый способ восстановления баланса сил… Не просчитав, к чему речь Гилпатрика могла подтолкнуть Хрущева, президент Соединенных Штатов играл с огнем.

Не прошло и нескольких месяцев, как Хрущев придумал дешевый и быстрый способ рассчитаться за унижение и восстановить баланс. Его нельзя назвать единственной или даже главной целью размещения ядерного оружия на Кубе в 1962 г. (см. главу 12).

Тем не менее в октябре 1961 г. я приложил руку к приближению Карибского ракетного кризиса.

* * *

Когда я оказался в кабинете Адама Ярмолински в начале июня 1962 г. – после работы на протяжении полугода над докторской диссертацией в RAND, – он сказал, что занимается подготовкой речи Макнамары на церемонии вручения дипломов, которая должна была состояться в июле в Мичиганском университете в городе Анн-Арбор. Макнамара решил использовать по такому случаю{95} несекретный вариант речи, с которой он выступал 5 мая на конференции НАТО в Афинах. Ее автором, по словам Адама, был Билл Кауфманн.

Адам значительно переработал вариант Билла. Он протянул мне свою рукопись и попросил высказать мнение. Я затребовал у него и получил также исходный документ, афинскую речь, который имел гриф «Космик – совершенно секретно» (натовский гриф секретности). Макнамара изложил впервые перед нашими союзниками по НАТО стратегию «исключения городов» и принуждения (ее продвигала RAND и сам Кауфманн), которая лежала в основе моего проекта руководящих указаний, принятого министром обороны год назад. Соединенные Штаты, по его словам, пришли к выводу, что в ядерной войне, начавшейся в результате масштабного нападения на альянс, «нашей основной военной целью должно быть уничтожение вооруженных сил врага», а не гражданского населения, хотя у нас и остаются резервы, достаточные для удара по населенным и промышленным центрам. Это должно служить для Советов «очень сильным стимулом… принять аналогичную стратегию» и, таким образом, давать надежду на сохранение структуры стран в ходе ядерной войны.

Когда я сравнил проект Ярмолински с афинской речью, довольно многое в нем мне не понравилось. Прежде всего, на мой взгляд, логика подхода была представлена в новой версии не так ясно, как у Кауфманна. Из проекта Адама исчезли не только секретные цифры, касающиеся вооруженных сил НАТО и Советов, но и сама идея нового подхода, который сильно отличался от прежних взглядов США на стратегическое планирование.