Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны

Потом, мне показалась сомнительной дипломатическая сторона речи по отношению к альянсу. Это касалось и афинской версии. Кауфманн, работавший практически без методической помощи при подготовке секретного варианта речи о новой стратегии, решил представить ее на примере удара по независимым французским ядерным силам, созданием которых в то время занимался Шарль де Голль. Речь подчеркивала важность централизованного контроля для стратегии, нацеленной на предотвращение уничтожения гражданского населения в городах с обеих сторон, исключавшей города из первоначальных целей, но сохранявшей угрозу их уничтожения силами американского резерва. Кауфманн не говорит открыто, что речь идет о французских ядерных силах, действия которых де Голль не собирался координировать с американцами и которые были нацелены исключительно на советские города, в первую очередь на Москву. Однако он привлекает внимание к проблеме, создаваемой такими силами для реализации американской стратегии, в которой видится лучшая (или единственная) возможность «сохранить структуру» союзных стран в ходе ядерной войны. Нескоординированный французский удар по Москве и другим городам в первый же момент войны означал бы «уничтожение наших заложников – советских городов» и гарантировал бы катастрофический удар Советов по городам стран – членов НАТО.

Кауфманн добавил к этому еще и описание сил альянса, которое словно специально задевало чувства Франции, а может быть, и Великобритании: «Короче говоря, ограниченные ядерные силы и средства, используемые независимо, опасны, затратны, подвержены устареванию и ненадежны как средство сдерживания».

Я не видел смысла так беспричинно оскорблять двух союзников даже в секретной речи, не говоря уже о публичном выступлении. Тем не менее и критика роли независимых сил, и агрессивный тон сохранились в версии Ярмолински.

Когда я усомнился в необходимости этого, Адам сказал, что он следует прямым указаниям Макнамары. Тому нравились и общая концепция Кауфманна, и его язык. Он с удовольствием поддел Францию в Афинах и, хотя знал, что французам это не понравилось, хотел проделать это еще раз в Анн-Арборе. (Я до сих пор не знаю, почему он делал это. Наверное, как и у Кауфманна, у него был зуб на де Голля.)

На мой взгляд, эта тема совершенно не подходила для публичного обсуждения. Даже командованию союзников никогда не говорили, как именно Соединенные Штаты собираются вести ядерную войну. В конце концов, генерал Кертис Лемей более десятилетия делал все, чтобы такие вопросы оставались в тайне даже для Объединенного комитета начальников штабов и представителей гражданской власти всех уровней.

Я сказал Адаму, что американская публика, услышав об этом в буквальном смысле впервые, придет в ужас.

Моя реакция, возможно, требует пояснений. Да, я гордился тем, что в прошлом году помог сформулировать ту самую стратегию, о которой идет речь. (Чуть ранее на этой неделе я по заданию Гилпатрика проанализировал новый объединенный план JSCP-63, впервые представленный ему на утверждение Объединенным комитетом начальников штабов, и обнаружил в нем, по крайней мере формально, практически все изменения, предложенные мною в 1961 г.) Однако это связано с тем, что я был против плана эйзенхауэровской эры, который в моих глазах однозначно выглядел намного ужаснее.

Более того, весной 1961 г. я работал над руководящими указаниями относительно плана наших действий в случае советского ядерного нападения в Европе. Я исходил из того, что это будет план ответных действий, второго удара, поскольку тогда еще верил в преимущество Советов в стратегических ракетах или как минимум в паритет потенциалов второго удара. И то, и другое практически исключало нанесение первого удара со стороны США, даже несмотря на наши обязательства перед союзниками. Таким образом, в безысходной ситуации «мой» план был, как я представлял это, наименее ужасным ответом на неожиданный советский удар.

В этом контексте его последствия вовсе не должны были казаться хорошими или даже «терпимыми», и они мне определенно не казались такими. Они выглядели, скорее, катастрофическими. В целях оперативного планирования, по моему предложению, они должны были выглядеть лишь чуть менее ужасно, чем любые доступные альтернативы, включая ранее существовавший план. Стратегия предлагала возможность избежать катастрофы, которая была еще ужаснее и неизбежнее.

Это совершенно не походило на жизнеутверждающее послание, которое можно представить публике. Понятное дело, никто и никогда не пытался выступить с ним официально. Однако в 1962 г. складывалась еще более неподходящая для этого ситуация. В контексте закрытого выступления в Афинах и в свете колоссального дисбаланса сил, о котором мы узнали в сентябре 1961 г., Макнамара сейчас фактически описывал американскую стратегию первого удара во исполнение наших долгосрочных обязательств перед НАТО в случае агрессии Советов против Западной Европы.