Маска из другого мира

Нестерпимо вдруг захотелось пить. Я облизнула пересохшие губы, провела языком по зубам… Откуда у меня такие длинные и острые клыки? Давно ли? Подумав, будто мне кажется, я дотронулась до них пальцами — точнее, попыталась. Помешали ногти, которые также заметно выросли в размерах. А еще я теперь их видела. Их и все остальное. Не как обычно, а словно бы в инфракрасных очках.

Тело налилось бодростью, мне захотелось бежать — не от страха, нет. Меня просто распирало энергией! Я рванула вперед, легко, без одышки и без малейшего напряжения. Вскоре показался просвет, и спустя пару минут я вырвалась из длинного темного коридора сразу на свежий воздух… Снаружи была ночь, наполненная ароматами и стрекотом насекомых. И это зимой-то? Кстати, я все еще голая, но мне не холодно.

— Вот ты где, тварь? — послышался знакомый голос.

Я обернулась на звук и увидела Парамона Андреевича, режиссера Алтайского театра. Того самого, с кем у нас не заладилось с самого начала. Правда, раньше он ни разу не позволял себе оскорблять меня столь явно. Отругать за плохую игру или недостаточное рвение по ту сторону портала — это да. Но называть «тварью»…

— Тварь, — с непонятным мне наслаждением повторил он, хищно улыбнувшись.

Внезапно перед моими глазами все поплыло, и я словно бы очутилась в школьных временах. В том настоящем кошмаре, что преследовал меня все эти годы, пока я не повзрослела и не убралась прочь из родного города. Города, который я ненавидела всей душой со всеми, кто в нем проживал.

— Ты какая-то странная, — дети, окружившие меня, десятилетнюю, смеялись и тыкали пальцами. А я плакала, не в силах понять, что им во мне не нравится.

Короткое видение быстро улетучилось, и я вновь стояла во дворе старинного здания из красного кирпича. Но теперь напротив меня стоял не только Парамон Андреевич, а целая толпа самых разных людей. И каждый был мне знаком — по Барнаулу, по Ярославлю, а теперь еще и по Твери.

Очень хотелось пить… В животе заурчало, и в ночной тишине этот звук был подобен грому. Толпа грянула хохотом. Кто-то показывал на меня пальцем, другие, кривляясь, упоенно изображали, как им плохо при одном только взгляде на меня, третьи выкрикивали обидное слово «тварь», а наш барнаульский режиссер с поганой ухмылкой что-то шептал девушке, которую я чуть ли не стала считать своей подругой. Вот только подсыпанное в молоко толченое стекло очень быстро поставило точку в наших отношениях — три недели в больнице открыли мне глаза.

— Тварь! — весело закричала Ольга, та самая, которой я тогда почти открылась. — Эй, тварь! Тва-арь!

— Я был в тебя влюблен, — полный бородач, стоявший ко мне ближе всех, сплюнул. — А ты оказалась тварью!

— Потому что дурак, — точно, это Ирина, которая почему-то решила, что я хотела отбить ее парня, еще одного актера из ярославского театра. Того самого, где служил и этот бородатый. — С самого начала было понятно, что это тварь. Самая настоящая!

— Тварь! — громыхнула толпа по сигналу режиссера, а сам он в этот момент издевательски расхохотался.

И тут я внезапно поняла, что на мне по-прежнему ничего нет. Только кожа и бегущие по ней мурашки. И эти люди — если их можно было так назвать — даже не думали о том, чтобы помочь мне. Они просто продолжали стоять в отдалении, потешались и поливали меня грязью. Но за что? Чем я заслужила подобное отношение? Тем, что предпочитала не открываться людям? Не участвовала в сборищах и попойках? За что они так со мной?

— Тварь! Тварь! Тварь! — толпа продолжала неистовствовать.

Кто-то подобрал с земли камень и бросил в меня. Присмотревшись, я узнала его. Валентин, сосед по родительскому дому, которому я отказала в свидании. Потом он рассказывал обо мне жуткие вещи — в красках расписывал ночи со мной, хвастаясь дружкам, будто я умоляла его о близости. Да уж, после такого швыряние камнями вполне ожидаемо…

— Эй, зачем? — кто-то хлопнул Валентина по плечу, и во мне проснулась слабая надежда, что есть в этом цирке хоть кто-то адекватный. — Лучше грязью!

У меня внутри словно бы все опустилось. А они под дружный хохот начали подбирать с земли яблочные огрызки, тухлую рыбу, бутылки — и в меня полетел настоящий град из помойки, перемежаясь с комьями липкой грязи. Я уворачивалась, но «снарядов» было слишком много, и мне пришлось закрываться руками, чтобы очередная бутылка не посекла мне лицо. Мусор с противным чавканьем бил по моему телу, холодная грязь царапала кожу застрявшими в ней небольшими камешками. Потом они на короткое время словно бы выдохлись…

Жажда стала еще нестерпимей, меня буквально трясло от нее. Пить… Пить! В глазах потемнело, в мозг ударил адреналин, и я бросилась на стоящего ближе всех режиссера. Он явно не ожидал атаки, однако все равно успел перехватить мои руки — плевать! Мне словно только это было и нужно. Из живота вырвалось дикое урчание, а потом я вонзилась клыками в шею Парамона Андреевича. Во рту забурлила вязкая теплая кровь, режиссер обмяк в моих руках, а потом, когда я наконец-то оторвалась от него, тяжелым мешком упал на землю.