Маска Локи

Сарацинские мастера украсили длинные боковины стола орнаментом из норманнских лиц: овал за овалом с широко раскрытыми глазами под коническими стальными шлемами; пышные усы над оскаленными зубами; уши — как ручки кувшинов, переплетающиеся от головы к голове.

Томас Амнет, взглянув на эту цепочку голов, сразу же угадал в ней карикатуру. «Господи Иисусе, — пробормотал он, — как же, должно быть, ненавидят нас эти несчастные! Нас, западных варваров, удерживающих их города силою оружия, верой в Бога-Плотника и силою древнего невидимого Бога».

— Что ты там колдуешь, Томас?

— А? Что вы сказали, магистр Жерар?

— Ты настолько углубился в изучение стола, что, похоже, даже не слушаешь меня.

— Я слушаю вас внимательно. Вы хотели знать, достоин ли Ги де Лузиньян короны.

— Выбирает Бог, Томас.

— И в какой-то мере Сибилла. Она мать покойного короля Балдуина, сестра Балдуина Прокаженного, который был до него, и дочь короля Амальрика. И теперь она избрала Ги своим супругом.

— Что еще не делает его королем, — заметил Жерар. — Все, что я хочу знать, — это: должен ли Орден поддержать Ги де Лузиньяна или же использовать свое влияние в пользу князя Антиохийского?

— При условии, разумеется, что сначала князь Рейнальд откажется от попытки силой захватить трон?

— Разумеется. Ну а если не откажется…

— Рейнальд де Шатийон — чудовище, но это вы и сами знаете, мой господин. Когда патриарх Антиохийский проклял Рейнальда за то, что тот ограбил императора Мануэля в Константинополе, — продолжал Амнет, — князь велел своему парикмахеру обрезать старику волосы и сбрить бороду, оставив ожерелье из неглубоких порезов на шее и корону на лбу. Потом Рейнальд намазал ему раны медом и держал патриарха на высокой башне под полуденным солнцем, пока мухи чуть не свели его с ума.

Рейнальд напал на поселения на Кипре, полностью разграбил их и три недели жег их церкви — церкви, Жерар! — и урожай, убивал крестьян, насиловал женщин, вырезал скот. Этот остров долго еще не оправится после нашествия Рейнальда де Шатийона.

Едва ли он исходил из благих побуждений, когда захватил в Красном море и сжег судно с паломниками, направлявшимися в Медину. Ходили слухи, что он собирался захватить Мекку и сжечь этот святой город, оставив на его месте пустыню. И он действительно смеялся, когда тонущие паломники молили о пощаде.

— Постой, Томас. Разве убивать неверных — не христианский долг?

— Одной рукой Рейнальд громит христиан на Кипре. Другой — расправляется с сарацинами в Медине. Саладин, Защитник Ислама, поклялся отомстить этому человеку, в том же поклялся и христианский император Константинополя. Рейнальд де Шатийон опасен любому, кто находится в пределах досягаемости его меча.

— Поэтому ты советуешь мне поддержать Ги?

— Ги глуп и будет самым плохим королем из всех, кто когда-либо правил здесь.

— Ты предлагаешь мне выбор между дураком и бешеным псом? Скажи, Томас, ты видел царствование Ги от Рождества Христова 1180 до Рождества Христова только-ты-и-дьявол-знает-какого?

— В Камне, мой господин? Зачем прибегать к магии, когда ответ ясен даже ребенку? Именно Ги устроил в Араде резню мирных бедуинских племен для того лишь, чтобы позлить христианских владык, собирающих с них дань.

— Томас, еще раз спрашиваю, разве убивать язычников дурно?

— Дурно? Я не сказал «дурно». Просто глупо, мой господин. Когда нас здесь один на тысячу. Когда каждый француз, чтобы попасть сюда, должен переплыть море и проехать по пыльным дорогам, отвоевывая каждый шаг у пиратов, язычников, разбойников и подавляя кровавые бунты собственных кишок. Когда неверные тысячами вырастают из песка, как трава после весенних дождей, и каждый вооружен острым как бритва клинком, и каждый слепо предан своим коварным языческим вождям. Поэтому будет разумнее оставить рассуждения о том, что дурно, а что хорошо, а бедуинам позволить спокойно спать у своих колодцев и платить нам дань.

— Ты упрекаешь меня, Томас?

— Мой господин! Я упрекаю такого дурака, как Ги де Лузиньян, и такую скотину, как Рейнальд де Шатийон.

— Но, как Хранитель Камня, ты обязан дать мне совет. Скажи, достаточно ли силен Ги, чтобы устоять против Рейнальда де Шатийона?

— Какое это имеет значение? — ответил Томас. — Мы устоим.

— Значит, мы должны поддержать Ги?…

— О, Ги будет следующим королем в Иерусалиме. Не бойтесь.

— Но я не о том спрашиваю…

Резкий стук в дверь прервал магистра.

— Кто там? — рявкнул Жерар.

Скрипнула дверь, и молодой слуга, полукровка, сын норманна и сарацинки, заглянул в комнату. Таких, как он, в услужении у тамплиеров было много, именно так чаще всего поступали с незаконнорожденными. Разгоряченное лицо слуги было покрыто дорожной пылью. Испуганные голубые глаза смотрели устало.

— Мой господин, я прибыл из Антиохии с известием от сэра Алоиса де Медока.

— Это что, не может подождать?

— Он сказал, это срочно, мой господин. Что-то о богатом простаке, которого можно пощипать.

— Очень хорошо, давай письмо.