Маскарад на семь персон

Кристина подрастала красавицей, и мать заранее впадала в панику: ох, беды с девкой не оберешься! Косы заплетала так туго, что даже моргнуть трудно было – и нечего, терпи, зато никаких этих финтифлюшек не торчит. Форменные школьные платья почему-то всегда висели на Кристине мешком – специально, что ли, мать так их шила. Да, шила сама («неча деньги зря переводить, чай, не печатаем») на стареньком разбитом бабушкином «Зингере». Странно, думала иногда Кристина, бабушки нет, она умерла, должно быть, еще не успев стать бабушкой, а машинка бабушкина. Шила мать криво, косо, неуклюже, но приходилось носить «что дают». И даже в этих бесформенных мешках, с этими затянутыми, зализанными зеркально волосами (это когда от платочка на голову удавалось как-то отбиться) Кристина все равно выделялась. Глазами ли, губами, врожденным ли изяществом движений или еще чем-то – неназываемым? Но – выделялась. Как будто светилась.

Классная, Нинель Даниловна, неодобрительно поджимала губы и головой качала – механически, как фарфоровая собачка:

– Скромнее нужно быть. Нехорошо так себя вести.

– Как? Что я такого делаю? – Кристина поначалу пыталась «качать справедливость». Но выходило только хуже.

Нинель Даниловна носила фамилию Заварзина и вполне очевидное прозвище Зануда. И по инициалам, и по характеру. Она вела обществоведение и историю – пятый съезд ВКП (б), три источника и три составные части марксизма, луддиты, предпосылки, ключевая роль и все такое – и была, в общем, довольно безобидна, только слушать ее назидания никакого терпения не хватало.

Зато у самой Зануды терпения было хоть отбавляй. На любые «волнения на местах» она все так же бесстрастно, механически качала головой:

– Скромнее нужно быть, скромнее. Неприлично выставлять свои достоинства.

– Тогда меня хвалите! – вопил с задней парты двоечник Шмурыгин. – Я недостатки выставляю!

Но Зануда была непрошибаема:

– Сядь, Шмурыгин. И помолчи. Постыдился бы! Неприлично, – повторяла она как ни в чем не бывало, – выставлять свои достоинства. И уж тем более, – тут Зануда всегда делала паузу, – если в том нет собственной заслуги.

Хотя заслуги у Кристины как раз были, вот чего она?! Ну ладно, лицо и фигура – от природы. Но Кристина их и не выставляет. Что ж ей, с головой простынкой замотаться на манер восточных женщин – как на картинке в учебнике географии? Но у нее ведь и помимо внешности достоинств хватает. В дневнике – ни одной тройки. Это разве за красивые глаза? И биологичка, преподававшая «заодно» и химию, не просто же так ей улыбается: светлая у тебя голова, девочка. Биологичка была старенькая и всех называла девочками и мальчиками.

Удивительно, как по-разному может звучать одно и то же слово из уст разных людей. Биологичка произносила «мальчики» ласково, нежно, как… ну как «лошадки», к примеру. А лысый сосед Петр Петрович ухитрялся его свистеть – как будто он не Петр Петрович, а закипающий чайник.

– Чего затуманилась, девица? – Даже улыбка у него была неприятная, скользкая. – О мальчиках мечтаешь? Нечего мечтать, лучше бы матери помогла.

С каждым годом он докапывался до Кристины все энергичнее и энергичнее. Сперва «по-соседски», потом добавилось «на правах будущего мужа твоей матери, которому приходится исполнять отцовские функции».

– Чего он из себя строит?! А ты? Зачем он тебе? – орала в запале Кристина, когда Петр Петрович делал ей очередное внушение «на правах исполняющего». Кажется, ей тогда было лет тринадцать.

– А затем, – яростно шипела мать, – что от тебя помощи не дождешься! Что ж мне, надорваться тут? Ты ж палец о палец не ударишь! Только и думаешь, как бы юбку повыше задрать! Смотри у меня – принесешь в подоле, на порог не пущу!

Это было несправедливо. Ужасно несправедливо. Но обижаться Кристина давно перестала. Орать – да, бывало, а обижаться – зачем? Бессмысленно. До матери все равно не дойдет. Эх, скорей бы паспорт получить, школу закончить и – прощайте, родные стены! Сил никаких нет уже на вас любоваться.

Паспорт она получила перед выпускным классом. Тверденькая темно-красная книжечка пахла вкусно и незнакомо. Как будто не только паспорт был новеньким, а сама жизнь становилась другой, новой. Не в этом наизусть исхоженном грязном поселке, нет, где-то там, где люди, может, никогда не надевают резиновых сапог! Даже, может, есть люди, у которых вовсе нет резиновых сапог! Это казалось невероятным – как можно жить без резиновых сапог? Как ходить? Но наверное, наверное, кто-то живет именно так – без резиновых сапог! Неужели вправду где-то есть те, кому не нужны эти мрачные черные гири?

Желание уехать вскоре стало нестерпимым. В восьмом, кажется, классе Кристина читала Крапивина. Одну какую-то книжку – взяла в школьной библиотеке, а больше не брала. Вранье все это. Где они, эти крапивинские мальчики – чистые, благородные, вдумчивые. У поселковых все раздумья – где насшибать копеек, чтобы купить у бабки Степаниды бормотухи, выпивали многие уже лет с двенадцати, а с пятнадцати – так почти все.