Маскарад на семь персон

Главное – не вспоминать о том, что осталось за спиной. Выкинуть из головы оставшийся в дальней дали поселок: копошащихся в жухлой траве кур, разбитый асфальт (там, где он вообще был), то грязь по колено, то пыль до небес. Выкинуть – и тогда станешь такой же, как окружающие ее люди: чистой, собранной, уверенной и даже немного, самую чуточку высокомерной. Объектом не обидно жалостливой снисходительности, а – уважения. Преклонения, может быть.

Однажды она уже сумела выкинуть из памяти тягостные, тянущие в грязь воспоминания. Никто ничего не заметил. И сейчас получится, никто ничего «такого» не подумает – ее примут в эту чистую правильную жизнь, примут как равную.

Письма из дома валялись неделями не то что неотвеченные – нередко и нечитанные. О чем там читать-то? О том, что пацаны опять подрались у клуба и двоих посадили? О том, что у соседей вся картошка проволочником погрызена, а «наша ничего, чистенькая вроде»? О том, что Смирновы собираются покупать новый телевизор, а соседский Петька утопил в овраге новенький трактор?

Что ей до оставшихся позади кур, драк, проволочника и утопленного трактора? Впрочем, и приходили письма не так чтобы часто. Этакая переписка Ивана Грозного с опальным князем Курбским, усмехалась Кристина, вспомнив, что слышала на уроках истории. У нее в памяти вообще много таких пустяков хранилось. Вроде и ненужных совсем, но, если вовремя что-то эдакое ввернуть – какая же она, Кристина, деревенщина? Вполне образованная девушка.

Эти ненужные, в сущности, пустяки напоминали коробку с пуговицами, обрывками тесемок и прочим швейным хламом. Но хламом они были до поры до времени: вдруг сломается движок молнии на единственных зимних сапогах? Булавочкой застегивать? В валенки переобуваться, как бабке-колхознице? А в коробке обычно удавалось отыскать подходящий движок – и ура, красота, цивилизация и никаких валенок! А вы говорите – хлам!

Навестить родные пенаты Кристина выбралась нескоро. Вроде и ехать-то всего ничего, но страшно было по-прежнему: приедешь – и опять все старательно забываемое схватит липкими щупальцами, цепкими корявыми пальцами – не вырвешься, так и останешься такой же мелкой, грязной и никому не нужной. Только после первой, отлично сданной (о как она старалась!) сессии Кристина почувствовала в себе достаточно уверенности.

После Москвы Тверь показалась ей пустынной, какой-то низенькой и удивительно невзрачной. Про родной поселок и говорить нечего. Кривые улочки утопали в сугробах, их домишко, кажется, еще больше покосился: вот растает подпирающий почерневшие стены снег – и рухнет избушка.

Мать, увидав Кристину, всполошилась, закудахтала, как снесшаяся курица:

– Да как же это? Стряслось чего? Выгнали? – и завершила кудахтанье победительным: – А я говорила, что никому ты в этой Москве ни на что не сдалась! Говорила? Говорила! А ты и слушать мать не желала, все самой умной себя почитала. Ну как, наелась столичной жизни? Убедилась, что мать-то слушать надо?

Все это было настолько привычным, настолько предсказуемым – и таким далеким от реальности – что Кристине вдруг стало до ужаса смешно. Вот так вот. Не обидно – как бывало когда-то. Смешно.

И, едва мать сделала паузу – перевести дух, сообщила равнодушно:

– Каникулы у меня. Сдала первую сессию, вот решила навестить. Не ко двору, могу и в Москву вернуться.

– Это что еще за «вернуться»? Сессию, говоришь, сдала? И куда ты ее сдала?

– Сессия, мама, – терпеливо объяснила Кристина, стараясь выражаться попроще, – это экзамены такие. Пока в институте учишься, каждые полгода сдаешь экзамены по пройденным предметам, – про зачеты она предусмотрительно не упомянула, не то мать вовсе запутается, а когда она запутывается, виноваты все вокруг.

– И что, все сдала? – Мать поглядела на нее без прежней раздражительности, даже что-то похожее на уважение во взгляде проявилось. – Двоек-то хоть нету? – деловито уточнила она.

Кристина усмехнулась:

– Все «отлично». На пять в смысле. Могу зачетку показать.

После разглядывания еще новой, но уже чуть потертой зачетки мать совсем отмякла:

– Ну надо же! – бормотала она, собирая «праздничный» стол. – А я не верила… а оно вон как… Получилось, значит… Ну, Крыська, ну ты даешь! Может, еще и принца себе отхватишь, не чета нашим алкашам.

Профессора, лекции, лабораторные работы и семинары мать не интересовали. Только и спросила – уже усевшись за стол и приняв «за студентку» пару рюмочек наливки:

– И кем же ты после института станешь?

Вот как ответить? Вряд ли матери можно объяснить, что такое фармакология. И Кристина сформулировала попроще:

– Лекарствами буду заниматься.

– Врачом, что ли? – не поняла мать. – Тоже дело неплохое.

– Нет, не врачом, – Кристина покачала головой, мысленно посмеиваясь. – Врач лекарства выписывает, а я их делать буду. Ну придумывать, проверять и так далее.

– В аптеке, что ли, сидеть станешь? Тепло, чисто… Ничего так.