Княгиня и прежде была с придурями, например, не терпела села Рождествена, которое отдала сыну и, всегда проезжая мимо, закрывалась и следовала кружным путем. При ней никто не смел даже помянуть, что «в двадцати верстах» в Рождествене обитает ее потомок. Князь Дмитрий женился на кроткой Татьяне Васильевне Васильчиковой. «Так как старуха не считала Васильчиковых довольно знатными, то и неохотно согласилась на брак сына, и первое время, говорят, невестка много терпела от своей самонравной и надменной свекрови»[168]
.Кроме того, Наталья Петровна до того гордилась родом, что, согласно одному из анекдотов, всякого известного человека старалась в каком-то колене присоединить к своей семье. Однажды она рассказывала малолетнему внуку об Иисусе Христе, и тот боязливо поинтересовался: не из фамилии ли Голицыных и Господь?
Генерал-губернатор по должности обязан был тратиться. Скупость матери заставляла его делать долги. Благодушный Александр I и на это закрывал глаза. Николай I, узнав о происходящем, приказал княгине раскошелиться.
В «Скупом рыцаре» остались отголоски этого скандала. Альбер решил пожаловаться:
Рассказ дался молодому человеку трудно:
Встретившись с Бароном, Герцог требует: «Назначьте сыну / Приличное по званью содержанье…» Для нашего повествования важны параллели, которые возникают с историей генерал-губернатора Голицына, а не с делом отца — Сергея Львовича Пушкина, обвинившего сына: «Он молодость свою проводит в буйстве, / В пороках низких…» или «Он… он меня / Хотел убить».
Мать расщедрилась — прибавила еще 50 тысяч ассигнациями, уверенная, что «щедро награждает» отпрыска. Только за семь лет до кончины Дмитрий Владимирович после смерти 97-летней княгини стал обладателем 16 тысяч душ. Теперь его никак нельзя было назвать «безумец, расточитель молодой». Но Пушкин сумел передать страх скупого человека перед будущим обладателем богатств:
Между «Скупым рыцарем» и «Пиковой дамой» заметна внутренняя перекличка. Старая графиня также не хотела сообщать тайну карт ни сыновьям, ни внукам, как Барон не желал расставаться с накопленным золотом. Он хотел погубить сына, как графиня-покойница погубит Германна, заставив его «обдернуться». Имущество или тайна не должны уйти из старческих рук. В такой ситуации образ княгини Голицыной, тянувшей до последнего с выделением сыну положенной ему по закону доли отцовского имущества, важен как пример. Заметим, вынудил ее решиться не сам великовозрастный «Митенька», а император. Его требование равносильно требованию Германна, с той разницей, что просил Николай Павлович не за себя и отказать ему было невозможно.
Княгиня Наталья Петровна была точно ожившей угрозой неповиновения древней знати. Сама она прекрасно ладила с высочайшими особами, но прививала родным чисто феодальные представления о значении рода. Воспитанная на таких принципах поросль могла и взбунтоваться. О чем Пушкин говорил великому князю Михаилу: «Этакой стихии мятежей нет и в Европе…»
Нет, потому что эпоху революций от эпохи феодальных войн отделял значительный исторический промежуток. В России же европеизация, проведенная Петром I, значительно ускорила бег времени. Обломки былого острыми вершинами протыкали реальность.
Один из внучатых племянников княгини — ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка граф Захар Чернышев — оказался в числе декабристов. В заговор его вовлек зять, муж сестры Марии — Никита Михайлович Муравьев, тоже готовый похвастаться происхождением. Судя по допросным листам, Чернышев выглядел скорее случайной жертвой, чем активным участником заговора. Тем не менее он знал об установлении республики и о намерении уничтожить всю царскую семью в случае несогласия. Более того — спьяну хлопал глазами, когда услышал о цареубийстве.