Маски Пиковой дамы

Другое дело рассказ Павлу Воиновичу Нащокину. Доброго друга поэт не раз водил за нос, мистифицировал, как в случае с историей о спальне графини Дарьи Федоровны Фикельмон, где он якобы побывал[158]. Если Пушкин сообщил Нащокину о Голицыной, как прототипе, значит, хотел, чтобы так думали. «…Главная завязка повести не вымышлена, — записал со слов Павла Воиновича Петр Иванович Бартенев. — Старуха графиня — это Наталья Петровна Голицына, мать Дмитрия Владимировича, московского генерал-губернатора, действительно жившая в Париже. Внук ее, Голицын, рассказывал Пушкину, что раз он проигрался и пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже С.-Жерменом. „Попробуй“, — сказала бабушка. Внучек поставил карты и отыгрался. Дальнейшее развитие повести все вымышлено»[159].

Вовсе нет. Но пока сосредоточимся на Голицыной.

«Знатный род, блестящие связи…»

О ней известно достаточно много. Статс-дама двора, поступившая на службу еще девочкой — начинавшая фрейлиной при Елизавете Петровне, она оставалась в милости у пяти государей, пользовалась покровительством и Екатерины II, и за ней императрицы Марии Федоровны — женщин очень разных, досадивших друг другу. Для подобного политического долголетия нужно иметь большой ум и еще большую житейскую сметку.

Голицына ими располагала. Она была представительницей той самой родовитой знати, которой Пушкин сочувствовал. Однако только по мужу. В девичестве же Наталья Чернышева, дочь посла во Франции Петра Григорьевича Чернышева, одного из братьев Чернышевых, сторонников Екатерины II, поднимавшихся по карьерной лестнице и без нее, но буквально взлетевших вверх с ее приходом к власти. Дядя фрейлины Захар Григорьевич руководил в начале царствования Военной коллегией, а Иван Григорьевич — Морской. Элита из элит. Причем Захар когда-то побывал возлюбленным великой княгини[160] и одно время пытался соперничать с Григорием Григорьевичем Орловым, впрочем, безуспешно — раздуть пламень из остывших углей ему не удалось.

Однако эта связь с кругом дядьев-заговорщиков помогает нащупать шаткий мостик («две жердочки, склеенных льдиной») между Старухой и карточной историей Петра Богдановича Пассека, на которую указывал еще Виктор Владимирович Виноградов, не обнаружив, правда, нитей, которые вели бы от этого екатерининского вельможи к Германну.

Петр Богданович «в одну ночь проиграл несколько тысяч рублей, долго сидел у карточного стола и задремал. Как вдруг ему приснился седой старик с бородою, который говорит: „Пассек, пользуйся, ставь на тройку, она тебе выиграет соника, загни парали, она опять тебе выиграет соника, загни сетелева, и еще она выиграет соника“. Проснувшись от этого видения, Пассек ставит на тройку три тысячи, и она сразу выигрывает ему три раза»[161].

Для нашей темы Пассек интересен тем, что входил в число друзей Екатерины II, участвовал в заговоре 1762 года, был арестован накануне 28 июня, не выдал товарищей, благодаря чему они успели поднять мятеж. Наконец, Пассек в составе караула был в Ропше в роковой день гибели Петра III, значит, мог считаться одним из убийц императора. О таких, как он, в заметке «О русской истории XVIII века» сказано с большой неприязнью. То есть Пассек вместе с другими заговорщиками-победителями отодвинул родовую знать от должностей и пожалований.

В петербургской повести сну Пассека соответствует сон Германна: «Поздно воротился он в смиренный свой уголок; долго не мог заснуть, и когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман».

Параллель с одним из заговорщиков 1762 года подсказывает, что речь в повести не о карточной игре. А имя Пассека — что игра идет на жизнь либо суверена, либо мятежника: ведь и Петра Богдановича могли казнить.

В отличие от дядьев отец героини никаким боком к заговору не принадлежал: он находился во Франции, на дипломатической службе. Граф Петр Григорьевич был крестником Петра I, дослужился до звания камергера двора и чина сенатора. Настоящий аристократ, выдвинувшийся благодаря милости императоров — из тех, кого Пушкин противопоставлял старинным семействам. Двадцати двух лет от роду, в 1741 году, он стал посланником в Дании, потом в Берлине, Лондоне и, наконец, в Париже. Своих дочерей Дарью и Наталью граф «воспитал в чужих краях» — в Англии.