Масштаб. Универсальные законы роста, инноваций, устойчивости и темпов жизни организмов, городов, экономических систем и компаний

Как и на Эбенезера Говарда, на Ле Корбюзье оказали большое влияние ужасающие условия жизни в городских трущобах, и он искал путей действенного облегчения участи городской бедноты. Именно на этом стремлении было основано его дерзкое предложение снести бо́льшую часть центра Парижа (и, к слову, Стокгольма) и застроить его множеством небоскребов из тяжелого бетона, стекла и стали, которые перемежались бы с железнодорожными линиями, автомагистралями и даже аэропортами. Это был проект весьма спартанский и даже несколько зловещий, вполне в духе правого сдвига политической идеологи архитектора, происходившего в бурные тридцатые годы. Отражается это и в его формулировках – «зачистка» города, развитие «спокойной и мощной архитектуры» и тому подобное, – а также в том, как он настаивает на проектировании зданий без каких бы то ни было украшений. Слава богу, этим грандиозным планам не суждено было осуществиться, и мы по-прежнему можем наслаждаться самыми декадентскими архитектурными излишествами центров Парижа и Стокгольма.

Ле Корбюзье оказал огромное влияние на архитекторов и градостроителей всего мира, о чем свидетельствует преобладание жестких конструкций из стали и бетона в центральных районах всех наших крупных городов. Если градостроительная философия Говарда оставила неизгладимый след на жизни городов-сателлитов, то идеи Корбюзье стали столь же неотъемлемой частью ландшафта городского центра. Это особенно хорошо видно в проектах недавно построенных столиц, таких как Канберра, Чандигарх или Бразилиа. Особенного внимания заслуживает случай города Бразилиа, общественные здания которого проектировал Оскар Нимейер, на которого Ле Корбюзье оказал большое влияние. Однако восхищение Нимейера этим архитектором не было безграничным; он заявлял:

Меня не привлекают прямые углы и прямые линии, жесткие и несгибаемые, созданные человеком. Меня привлекают свободно текущие, чувственные кривые. Кривые, которые я вижу в горах своей страны, в извивах ее рек, в волнах океана, в формах любимой женщины. Кривые образуют всю Вселенную, искривленную Вселенную Эйнштейна.

Кстати, к этому перечню вполне можно было бы добавить Мандельброта и фракталы. Увы, несмотря на столь восхитительные заявления, Бразилиа стал символом того, каким не должен быть город. Его часто называют «бетонными джунглями», жесткими и бездушными, несмотря даже на наличие в нем множества открытых зеленых пространств и парков, созданных под влиянием идей все того же Эбенезера Говарда. Посетив Бразилиа вскоре после его торжественного открытия в 1960 г., французская авангардистская писательница и философ Симона де Бовуар, подобно Джейн Джекобс, задавалась следующими риторическими вопросами:

Кому может быть интересно гулять в нем? ‹…› Улица, это место встречи… прохожих, домов и магазинов, машин и пешеходов… не существует и никогда не будет существовать в Бразилиа.

Сейчас, пятьдесят лет спустя, этот город, насчитывающий теперь более двух с половиной миллионов жителей, начинает освобождаться от оков исходного плана и постепенно становится более органическим, образуя те самые «места встреч», присущие среде, более пригодной для жизни человека. Однако в 1989 г., всего через два года после того, как Кендзо Танге получил Притцкеровскую премию, она была присуждена Оскару Нимейеру. Еще один, более поздний притцкеровский лауреат, Норман Фостер, также предпринял попытку проектирования города с нуля, на этот раз в суровых условиях пустынной зоны Персидского залива. Речь идет о широко разрекламированном проекте – городе Масдаре в эмирате Абу-Даби, который должен стать образцом экологически устойчивого, энергосберегающего, удобного для человека высокотехнологичного поселения, использующего изобилующую в тех местах солнечную энергию на основе поразительных достижений информационных технологий. Этот дерзкий, захватывающий проект не лишен, однако, некоторых странностей. Предполагается, что город, в котором к 2025 г. должно насчитываться около пятидесяти тысяч жителей, будет стоить порядка 20 миллиардов долларов. Его основной индустрией должны стать исследования в области высоких технологий и экологическое производство, причем ожидается, что еще 60 тысяч человек будут ездить в него на работу из самого Абу-Даби. Возможно, самая странная черта Масдара заключается в том, что его проектные очертания сделаны максимально неорганическими и неинтересными: границы города образуют точный квадрат. Вот именно, город-квадрат[109].