Мастер

В обществе, обеспечившем его первый публичный выход, было принято угощать друг друга знаменитостями – лишь только застопорится непринужденная болтовня. Многие из представленных ему гостей носили громкие американские фамилии и посему обладали глубоко укоренившимся осознанием собственного статуса, которое почти естественным образом распространялось на окружение, в котором они путешествовали. Им не нужно было доказывать свое право задавать вопросы известному автору; они излучали безыскусную уверенность в том, что здесь, на этой крыше, как и внизу, в одной из самых роскошных гостиных города, они могут столкнуться лишь с равными себе, и были странным образом невосприимчивы к нему как к писателю. Он с облегчением понял, что никто из этой компании не собирается расспрашивать его, сколько ему осталось до завершения книги, не жаждет узнать, о чем будет новый роман, и не интересуется его мнением о Джордж Элиот. Когда ему пришло в голову сказать пару слов о каком-то памятнике, это было принято так же между прочим, как они выслушивали друг друга.

Он заметил, что за группой, в которой он стоял, пристально наблюдает молодой человек, державшийся наособицу, не слишком успешно притворяясь, что его занимает то же, что и остальных. Вскоре Генри обнаружил, что и сам то и дело поглядывает на юношу, разительно отличавшегося от стоящих неподалеку сверстников. Он не обладал их непринужденными манерами, представлявшими собой причудливую смесь самоуверенности и деликатности. Его движения были слишком скованными, а взгляд слишком проницательным. От Генри не укрылось, что молодой человек на редкость хорош собой, но, казалось, его смущает и настораживает собственная белокурая ширококостная красота. Вокруг него чувствовалось такое напряжение, что никто из все возрастающего числа ценителей заката не подходил к нему близко и не заговаривал с ним. Генри с трудом заставил себя отвести глаза и сосредоточиться на дивном великолепии угасающего света. Но когда он, налюбовавшись, отвернулся и обнаружил, что молодой человек уже в открытую рассматривает его, то решил избегать незнакомца до конца вечера. Тот и впрямь выглядел как человек, вполне готовый приступить к расспросам о текущей работе и планах на будущее и не отступиться, пока не прояснит вопрос относительно Джордж Элиот, однако его острый бестактный взгляд смягчался общим выражением лица, удивительно нежным для мужчины, и это окончательно убедило Генри, что ему следует держаться подальше. То, что юноша был художником, казалось неоспоримым фактом, и, спускаясь с крыши, Генри решил, что ничего более не желает о нем знать, посему старательно глядел в другую сторону до завершения раута. Когда ему удалось выбраться на улицу, так и не познакомившись с юношей, он испытал нешуточное облегчение.

Однако спустя несколько дней состоялась их новая встреча, уже в более тесном кругу, у Эллиотов, где молодой человек был представлен ему как скульптор Хендрик Андерсен. Прежнюю манеру держаться и смотреть сменила ироническая вежливость, словно Андерсен поработал над собой резцом; когда же все уселись за стол, он выслушивал каждого, кто брал слово, с предельным вниманием, сочувственно и грациозно кивал, но сам хранил молчание. И лишь под конец вечера молодой скульптор вновь напомнил того юношу на крыше. Перед тем как проститься, он изучил каждого гостя с напряженным, почти враждебным выражением лица, а затем резко повернулся и пошел к выходу. В дверях он снова задержался и, поймав на себе взгляд Генри, коротко ему поклонился.

Генри вскоре осознал, что его римским приятелям не прискучивало общество себе подобных; перед тем как разбежаться на лето, они проводили вместе большинство вечеров, развлекая друг друга как умели. Он оставался желанным гостем в обоих палаццо и впустил светские развлечения в распорядок своего римского дня. Пребывая в этой компании, он старался соблюдать осторожность и не слишком предаваться воспоминаниям о своей прежней жизни в этом городе, а уж всяческих сравнений, как много или как мало изменилось или что творилось на этих улицах и в этих самых комнатах в семидесятые годы, и подавно следовало избегать, даже если ему казалось, что это и впрямь интересует молодое поколение, будь то здешние обитатели или приезжие. Он старался не прослыть ископаемым, но в той же мере стремился оставить свое прошлое при себе как некий ценный актив.