Пока они обедали, стало ясно, что погода портится и любую прогулку, будь то пешая экскурсия по городу или поездка по окрестностям на велосипеде, придется отложить. На мгновение Генри задумался о том, чем же занимался Андерсен в Риме в те часы, когда шел дождь, но быстро сообразил, что там дожди редкость и что скульптор в любую погоду с легкостью найдет себе занятие в собственной мастерской. Когда Генри стал расспрашивать молодого человека о дождях в Ньюпорте, Андерсен сообщил, что это сплошной кошмар – день-деньской маешься в четырех стенах, ощущая себя узником в собственном доме, непрерывно выглядываешь в окно, ожидая, что вот-вот прояснится, но мрачная слякоть глядит оттуда в ответ до самого вечера, когда становится совсем темно и грустно. Он признался, что эти ужасные воспоминания никогда не изгладятся из его памяти, а потом рассмеялся.
Они еще не покончили с обедом, а капли уже дробно застучали в окна Лэм-Хауса, в столовой стремительно потемнело, сад сделался угрюмым. Сумерки быстро сгустились и в настроении Андерсена. Если бы Генри был один, он бы взял книгу и погрузился в чтение до самого ужина, а после трапезы вернулся бы к прерванным занятиям, но, насколько он мог понять, Андерсен вообще ничего не читал, да и трудно было бы представить себе человека его склада, покойно расположившегося в кресле и коротающего день с книгой в руках.
Прошлым вечером Генри заикнулся насчет пустой студии на Уочбелл-стрит, а за обедом выяснилось, что Андерсен охотно на нее взглянул бы, если они раздобудут зонтик и отважатся выйти под дождь. Генри хотелось бы, чтобы расстояние до студии было больше, чтобы экскурсия забрала больше времени и чтобы к ней нужно было готовиться. Но до нее было всего несколько шагов, и Берджесс Нокс поджидал их у дверей с зонтиками наготове. На этот раз он разглядывал Андерсена так, будто тот собирался сделать с него набросок. Они почти что бегом двинулись к заброшенному зданию. Генри нащупывал в кармане ключ.
Пусть он не знал, но должен был догадаться, корил себя Генри, что крыша мастерской протекает в двух или трех местах. Стоило открыть дверь, как все трое застыли на пороге, разглядывая, как капли бодро барабанят по бетонному полу. Сейчас в студии было темновато и неуютно, в углу валялся какой-то хлам и стояли старые велосипеды, и от шума дождя все выглядело еще тоскливее и непригляднее. Ни один из них не выразил желания пройти вглубь, так они и топтались у порога в полном молчании. Генри расписывал мастерскую как убежище, где скульптору будет приятно спасаться летом от удушающего римского зноя, как место, где зимой можно хранить готовые работы и демонстрировать их лондонским галерейщикам. Но сейчас студия больше походила на ветхий сарай, который только на то и годится, чтобы складировать тут заржавевшие велосипеды, и Генри не мог не понимать, что его молодой друг, мечтая об оглушительном успехе в крупнейших городах мира, до такой степени пленен собственным воображением, что в нем не отыщется ни капли снисхождения к подобному помещению, унылому и потрепанному. Даже поведение Берджесса Нокса, который переводил полубезумный взгляд с прохудившейся кровли на мокрый пол и с хозяина на его гостя, тоже служило тому, чтобы ноги Хендрика Андерсена больше не было в Рае.
Остаток дня Генри и Андерсен провели в бессистемных разговорах, а когда дождь наконец прекратился и небо прояснилось, они так же бессистемно прогулялись по улицам Рая и его окрестностям. Андерсен был всецело поглощен мыслями о путешествии в Нью-Йорк и предвкушал свидание с этим городом, и Генри не сомневался, что, если бы его молодой друг не боялся нарушить лишь зарождающуюся между ними приязнь, – сию минуту сбежал бы в Лондон.
Пока они сидели в гостиной, дожидаясь ужина, Андерсен разглагольствовал о своих планах и перспективах. Но когда он поведал, что мечтает построить город городов, Генри, не стерпев, слегка раздраженным тоном осведомился, не идет ли речь о миниатюре. Увлеченный своими фантастическими прожектами, Андерсен, казалось, просто не в состоянии был заподозрить в этом вопросе даже тени сарказма или прямой насмешки. Нет, ничего подобного, объяснял он, это настоящий город, город городов, с величественными постройками и памятниками, где будут собраны лучшие образцы архитектуры и скульптуры всех времен и народов. Он станет воплощением мировой гармонии и всеобщего согласия, в этом городе все человечество будет представлено в символическом виде, там будут демонстрироваться все этапы нашей цивилизации, там смогут собраться вместе и принцы с монархами, и художники с философами, там найдут свое отражение все лучшие надежды и чаяния человека.