Мастер

Уильяму понравилась небольшая комната на первом этаже, отведенная под его кабинет, а в саду он облюбовал укромное местечко, где мог погреться на солнышке и почитать в часы после завтрака. Уильям и Алиса много прогуливались в окрестностях Рая в компании пса Максимилиана и быстро примелькались в городских заведениях, где во второй половине дня пили кофе и покупали пирожные, чтобы полакомиться ими в Лэм-Хаусе. Уильям ходил неторопливо, как будто погруженный в глубокие раздумья. Сперва Генри не придавал особого внимания тому, что Алиса старается все время держать мужа в поле зрения. Если Уильям сидел в саду, она усаживалась у окна с видом на сад, а если он находился в своем временном кабинете, она держала дверь в коридор открытой, чтобы услышать его шаги. Если Уильям намеревался выйти на прогулку, Алиса тут же натягивала пальто, даже если он выражал робкое желание прогуляться в одиночку или если Генри был готов сопровождать брата. Однако со временем эта постоянная настороженность, бдительная слежка его невестки за мужем стала казаться Генри не вполне нормальной, а Уильям уже не скрывал своего раздражения. Алиса ранее никогда не грешила назойливостью, напротив, слыла воплощением такта, и Генри уже не чаял дождаться, когда прекратится эта навязчивая опека.

Но когда брат с женой прогостили в его доме дней десять, до него внезапно дошло, почему невестка смотрит на Уильяма с такой тревогой и заботой. Как-то после завтрака он читал в верхней гостиной и ненадолго подошел к окну, как часто поступал в те часы, когда его брат сидел в саду. Алиса стояла рядом с мужем, а тот, закрыв глаза, прижимал руки к груди и явно испытывал приступ мучительной боли. Лицо невестки Генри не мог разглядеть, но по ее жестам можно было понять, что она в растерянности и не знает, следует Уильяму вернуться в дом или оставаться на месте и не двигаться. Когда она повернулась, готовясь обхватить Уильяма за плечи, Генри со всех ног поспешил в сад.

Вскоре он узнал, что сердце Уильяма не в порядке и что в Наухайм он ездил вовсе не за тем, чтобы избежать гостеприимства брата. Уильям был болен. Алиса, беспрерывно наблюдавшая за мужем на случай, если произойдет сердечный приступ, сообщила Генри, что подобный приступ вполне может закончиться летальным исходом. Уильяму еще не было шестидесяти.

Отправляясь на следующий день поездом в Лондон, чтобы проконсультироваться с лучшим в стране специалистом по сердечным заболеваниям, Уильям настоял на том, что в пути будет читать и делать заметки, решительно отказался закутать колени пледом и пообещал брату и жене, что, если они будут настаивать и смотреть на него с такой жалостью и беспокойством, он немедленно покинет этот мир, завещав все свое состояние кошачьим и собачьим приютам.

– И имейте в виду, я намерен стать весьма назойливым призраком. Медиум вам не понадобится, я буду лично являться и преследовать вас.

Алиса даже не улыбнулась, с каменным лицом глядя в окно вагона. Генри подумал, не рассказать ли им сейчас о пряди волос его сестры – что, если эта история разрядит обстановку, скрасит их путешествие? – но тут же понял, что эффект будет прямо противоположным. Хотя Уильям и был способен шутить на подобные темы, он не допускал легкомысленного отношения к миру духов. В атмосфере предельной серьезности, созданной его братом и невесткой и, кажется, сгустившейся с болезнью Уильяма, эта история была бы воспринята как кощунство.

Доктор Безли Торн, который на Харли-стрит[67] зарекомендовал себя лучшим специалистом в тонкой механике человеческого сердца, был, по мнению Уильяма, слишком молод для своей блестящей репутации, но Генри и Алиса твердили, что зато он не заражен устаревшими предрассудками и полностью осведомлен о новейших достижениях медицины.

– Терпеть не могу молодых людей, не важно, медики они или нет, специалисты или невежи, – все они мне не по сердцу, – ворчал Уильям.

– Ты вовремя вспомнил о своем сердце, – сухо отвечала Алиса.

– Я имею в виду ту его часть, дорогая, которая осталась неповрежденной.

Доктор Торн пожелал осмотреть пациента без свидетелей и, выйдя через несколько минут из спальни кенсингтонской квартиры Генри, где лежал Уильям, сообщил, что Алиса и Генри теперь найдут профессора Джеймса куда более покладистым, согласным соблюдать режим и отказаться от продуктов, содержащих крахмал, да и вообще готовым, раз уж так сказал доктор, считать себя серьезно, тяжело и опасно больным; так что он должен выздороветь.

– Мои предписания ясны, – сказал доктор Торн, – он будет жить. Так я ему и заявил. А для этого он должен в точности выполнять, что велено, и оставаться в Лондоне, пока я не скажу, что ему можно уехать. Он может читать, если хочет, но писать ему не следует.

Они поселились в квартире в Кенсингтоне, и Уильям сел на диету, а Алиса готовилась к приезду дочери Пегги. У них с Генри было достаточно времени для разговоров по душам.