Мастер

Однажды днем он увидел из окна гостиной, что к дому приближается сестра миссис Смит. Он слышал, как ее впустили, и предположил, что она пойдет на кухню к сестре. Он не видел ее с тех пор, как она жила в его квартире, и, хотя он мало общался с ней в то время, у него сложилось впечатление о ней как о серьезном, благоразумном человеке. Он решил, что надо с ней поговорить, спустился по лестнице, нашел в прихожей Берджесса Нокса и попросил его сообщить сестре миссис Смит, что он хотел бы ее видеть, если у нее найдется минутка. Он будет ждать ее в передней гостиной. Вскоре она пришла в сопровождении миссис Смит. Если первая представляла собой образец ухоженности и респектабельности, вторая выглядела даже неопрятнее обычного, а на лице ее блуждала нахальная усмешка, к которой он уже привык.

– Рад видеть вас в добром здравии, мадам, – сказал он сестре миссис Смит.

– Я чувствую себя прекрасно и не устаю благодарить вас за доброту.

Миссис Смит рассматривала своего хозяина и затылок сестры с видом человека, изрядно выбитого из колеи.

– Вы гостили в наших краях?

– Нет, сэр, я замужем за садовником поэта-лауреата. Мы живем в садовом домике у него в усадьбе.

– Поэта-лауреата?

– Мистера Остина, сэр, в Эшфорде.

– О, конечно-конечно, Альфред Остин!

А ему на миг почему-то подумалось, что она служит у лорда Теннисона[55].

Генри уже собирался было спросить, не могут ли они поговорить с глазу на глаз, но тут же сообразил, что прервал очень трудный разговор между нею и миссис Смит, от которого миссис Смит все еще не опомнилась. Пока сестра изо всех сил старалась это скрыть, миссис Смит сверлила обоих злобным взглядом.

– Полагаю, мы теперь будем часто вас видеть? – спросил он.

– О, я не хотела бы вас беспокоить, сэр.

– Никакого беспокойства, что вы. Полагаете, с вашей сестрой все хорошо?

Генри посмотрел ей в глаза, она опустила взгляд и молчала, а он и не потрудился сгладить неловкость. Она поняла, в чем суть его вопроса. Теперь, когда она не смогла ответить, у всех троих появилось время осознать скрытый смысл этой игры в молчанку. Почувствовав, что достиг своей цели, он решил, что разговор с глазу на глаз не требуется: сказанного достаточно. Он мягко улыбнулся ей и, когда она выходила из комнаты, поклонился, не обращая внимания на миссис Смит. Теперь он знал, где найти сестру миссис Смит, если понадобится.

Алиса – его сестра – громко хохотала бы над этой сценой и заставила бы его во всех подробностях описать чету Смит. Однако, подумал он, она наверняка тут же властно потребовала бы от него срочно что-то предпринять. Другая Алиса – его невестка – была самой практичной в их семействе. Уж она-то спокойно и находчиво изобрела бы способ безболезненно отделаться от Смитов. Однако он не мог посоветоваться с ней, поскольку содрогался при мысли, что придется писать об этом Уильяму и, самое главное, – читать его ответы. В Лондоне тоже не было никого, к кому можно было бы обратиться. Он не сомневался, что любой из его друзей-англичан мгновенно уволил бы Смитов при первых же признаках пьянства или неопрятности.

Он начал вести воображаемые беседы с Констанс Фенимор Вулсон. Ее привело бы в восторг описание сцен на кухне и, конечно, в комнате позади кладовой. А еще она знала бы, что делать, она бы придумала, как убедить Смитов уйти без обид или исправиться. Он вспомнил ее спокойное изящество, ее непринужденную теплоту, сочетание любознательности и сочувствия и подумал о ее последних днях в Венеции, перед тем как она выбросилась из окна. Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.

Среди друзей и родни мало кто знал о его близости с Констанс. Ни Уильям, ни его жена не входили в узкий круг тех, кто был во Флоренции, когда они с Констанс несколько месяцев делили большой дом на Беллосгардо (и когда, судя по всему, об их отношениях много судачили). Но те, кто все это знал, продолжали упоминать о ней в письмах к нему, писали о ее непостижимости и загадочности и регулярно высказывали недоумение по поводу ее смерти. Но лишь одна из посвященных напрямик спросила, знает ли Генри, почему Констанс покончила с собой. Лили Нортон – очаровательная дочь его друга Чарльза Элиота Нортона и племянница одной из его любимейших бостонок – Грейс Нортон. Лили познакомилась с Констанс в Италии, хотя была на добрых двадцать лет моложе, обожала ее и очень к ней привязалась.

Он ответил Лили – как мог честно и откровенно. Он пояснил, что, как ей известно, его не было в то время в Италии, он почерпнул все сведения у других. От жара и болезни у Констанс помутился рассудок, написал он, но это еще не все. Было еще нечто такое, что Констанс сумела скрыть от всех, написал он своей юной приятельнице, – хроническая, всепоглощающая меланхолия, обостренная одиночеством. Больше он ничего не прибавил. Лили хватило храбрости спросить, а теперь ей придется найти в себе мужество принять безжалостную правду.