Мастер

Лили Нортон не возвращалась к этой теме, однако ее тетка мимоходом упомянула, что племянница была огорчена холодным и непреклонным тоном его письма. Когда Лили Нортон приняла его приглашение погостить в Рае и Генри узнал, что они весь день будут вдвоем, он задумался, вспомнит ли она снова о Констанс. В конце концов, есть немало других тем для разговора. Лили европеизировалась. И совершенно по-европейски она найдет множество тем для обсуждения, осторожно обходя опасность. Да одних только ее родичей и знакомых с лихвой хватит на несколько приятнейших часов общения. Он воображал, что как минимум одну долгую трапезу и прогулку по городу он будет расспрашивать свою юную приятельницу о Нортонах, Седжвиках, Лоуэллах, Диксвеллах и Дарвинах.

Встречая ее на станции, он мгновенно заметил, какой прекрасной и интересной она стала. Выходя из вагона, она сразу увидела Генри, но не улыбнулась. Глаза у нее были бдительные, а выражение красивого лица – серьезное, уверенное и удивительно спокойное. Она держалась как молодая герцогиня, которой не нужно быть властной, чтобы ей повиновались. Впрочем, идя ему навстречу, Лили просияла, улыбка заиграла на ее открытом лице, как будто девушка, к величайшему удовольствию ее радушного хозяина, внезапно и неудержимо вспомнила, что она американка, которая знает, как противопоставить друг другу свое истинное «я» и придуманный образ.

Лили мельком взглянула на Берджесса Нокса и носильщика, грузивших ее багаж на тележку, мгновенно все поняла и без единого жеста выразила свое одобрение. Переступив порог дома, она немедленно пообещала Генри, что больше никогда не повторит слово «очаровательный», но тем не менее она обязана отметить: дом сам по себе очарователен, а сад невероятно очарователен, и маленькая гостиная, которой он предложил ей воспользоваться, если нужно будет написать письмо, очаровательна, и ее комната, ну, тоже. Она тепло ему улыбнулась и коснулась его плеча – теперь она перестала восхищаться всем вокруг. Она так рада, что приехала сюда, сказала она.

За чаем в саду он внимательно наблюдал за ней. Она сочетала в себе живой ум и личный шарм, причем даже в большей степени, чем женщины предыдущих поколений с обеих сторон ее семьи. Она унаследовала от Нортонов характерное лошадиное лицо, но черты ее были мягче и приятнее. От матери ей достались глаза, и она точно так же улыбалась перед тем, как заговорить, и частенько – когда слушала. Но стоило улыбке исчезнуть, лицо ее представало во всей своей элегантной степенности, он видел перед собой молодую женщину, чей тон и манеры, умение быть одновременно церемонной и дружественной были для него внове. Он предвкушал удовольствие от общения с ней, пока она будет гостить.

Он водил Лили по городу, гордясь ее блеском и наслаждаясь беседой – то игривой, то вдруг остро приметливой. Она понимала, как настойчиво и неотрывно он наблюдает за ней, а горожане тем временем глазеют на них обоих. Он все больше восхищался ею – ее задумчивостью, углублявшейся с каждым шагом, и тем, какой счастливой она казалась, когда через некоторое время между ними воцарилось молчание, и как легко на лицо ее набежала созерцательная тень и оно стало мрачным и почти неприступным, будто печать ее предков никуда и не думала исчезать.

Сейчас ей было уже около тридцати, и что-то в ее характере – некоторая отстраненность, ирония – свидетельствовало о том, что права была ее тетя Грейс, когда говорила ему, что Лили никогда не выйдет замуж. У нее был собственный доход – не слишком большой, но достаточный, чтобы свободно разъезжать по Италии и Англии, возвращаясь на родину когда заблагорассудится, – точь-в-точь как Констанс Фенимор Вулсон. Генри сожалел, что у нее нет ни большого собственного дома, ни прославленного имени, и ему было почти горько, что она сосредоточилась на чем-то гораздо меньшем, а может, гораздо большем – на собственной независимости. Несколько раз во время обратного пути в Лэм-Хаус он ловил себя на том, что и тон ее, и широта взглядов, и странная свобода выражений, и некоторые особенности ее выговора до боли напоминают ему его сестру Алису. Обе выросли в похожих семьях, где идеи считались священными, уступая первенство лишь хорошим манерам, где упорядоченное сообщество, верующее в Бога, тяготело к идеализму и было готово доверять духу во всех его проявлениях. Но если неугомонность Джеймсов только сильнее выбила Алису из колеи, Лили унаследовала нортоновское спокойствие, не пожертвовав при этом остротой своих суждений. Он бы отдал все на свете, чтобы его сестричке достались уравновешенность и самообладание Лили.

Перед тем как подали ужин, он оставил Лили в комнате наверху, а сам пошел проверить столовую. У распахнутой двери столовой он встретил Берджесса Нокса. Его крошечное лицо наморщилось от беспокойства, а движения были нервными. Берджесс дал понять, что источник его беспокойства находится в столовой, и когда Генри туда вошел, то увидел огромное багровое пятно на скатерти.

– Ее нужно сейчас же заменить, – сказал Генри.