Мастер

– Она сказала, что и так сгодится, – ответил Берджесс.

– Миссис Смит?

Берджесс кивнул:

– Она не разрешает ее перестелить, сэр.

Отворив дверь кухни, он увидел мистера Смита. Он сидел за просторным столом, уронив голову на руки. Миссис Смит, стоя у плиты, помешивала что-то в горшке. Увидев его, она ничего не сказала, только пожала плечами в знак собственного бессилия и безразличия. Генри произнес как можно громче:

– Скатерть следует немедленно заменить, а дворецкий должен вернуться к исполнению своих обязанностей.

Миссис Смит положила ложку и направилась к столу. Она решительно встала за спиной у мужа и по-мужски обхватила его за плечи. Рывком она поставила его на ноги, а когда он смог стоять прямо, отпустила. У него, как обычно, был остекленелый взгляд, но он осознал присутствие хозяина в кухне, а затем принужденной, скованной походкой двинулся в сторону шкафа в углу.

– Ужин через пятнадцать минут, – сказал Генри. – Я хочу, чтобы все было в порядке, начиная со скатерти.

Когда он проводил Лили Нортон в столовую, то сразу заметил, что скатерть заменили и стол сервирован превосходно. Он усадил Лили спиной к дверям. Он не знал, сможет ли Смит подавать блюда, или это придется делать Берджессу Ноксу, а то и самой миссис Смит придется занять его место. Но когда Смит наконец вошел в комнату с первым блюдом и начал разливать вино по бокалам, Генри, как никогда остро, ощутил, что дворецкий едва держится на ногах и практически ничего перед собой не видит. Странное это было опьянение. Смит не качался, не спотыкался. Скорее наоборот – ходил прямо, будто по невидимой линии на полу. Или же стоял как вкопанный. Безмолвно. Похоже, он проспиртовался до такой степени, что превратился в деревянного болвана.

Генри старался не задерживать взгляд на Смите и вести обычный разговор, даже когда Смит наливал вино. Насколько он мог судить, Лили Нортон ничего не заметила, но теперь он уже твердо знал, что ему придется найти способ отказать Смитам от места. На следующий день к обеду ожидалось еще двое гостей, а третий обещался прибыть послезавтра к ужину. Значит, он должен действовать, хотя и не знал, как подступиться к этому и в какую форму облечь.

– А знаете, – сказала Лили, – я не бывала в Венеции после того, как умерла Констанс, но встречалась с другими – теми, кто туда ездил, – и все в один голос говорят: что-то произошло с той улицей, в том месте, где она упала. Все обходят эту улицу стороной. И никто так и не может поверить, что Констанс покончила с собой. Это ведь совсем не в ее духе.

Глаза ее спокойно посмотрели на него, потом она перевела взгляд на тарелку, стоявшую перед ней, словно какая-то новая мысль пришла ей в голову. Она снова взглянула на Генри.

– У меня был долгий разговор с человеком, который знал ее сестру, – сказала она. – Ее родные переживают, что многие ее бумаги пропали – письма, дневники и другие личные записи. А как она провела последние свои недели, вообще загадка для всех.

– Да, – сказал Генри, – все это очень печально.

Смит открыл дверь и замер в безмолвии, вглядываясь в комнату, словно она была погружена в темноту. Лили обернулась и увидела его. Полминуты он маячил в дверях неподвижно, будто застыл на грани, разделяющей призрак и того, кто смотрит на призрак. А потом медленно двинулся к столу, собрать тарелки. Он собрал их сдержанными, довольно картинными жестами и удалился без приключений.

– Она была печальна и глубоко одинока, – сказал Генри.

И уже после понял, что выпалил это слишком торопливо.

– Она была очень талантливой романисткой и выдающейся женщиной, – сказала Лили Нортон.

– Да, весьма, – подтвердил Генри.

Они помолчали, дожидаясь возвращения Смита. Генри вдруг понял, что не может сменить тему прямо сейчас – что-то в тоне Лили не позволяло ему сделать это.

– Я считаю, она заслуживала лучшей жизни, – произнесла Лили, – но, видно, не судьба.

В последней ее реплике не было ни тени смирения или принятия, скорее – сетование, горечь. Генри вдруг понял, что она заранее спланировала этот разговор, и все, что происходило сейчас в его маленькой столовой, было мастерски и незаметно разыграно ею. Он с нетерпением ждал Смита, надеясь, что его приход – не важно, насколько тот пьян, – прервет эту натянутую беседу, которая неизбежно ведет в такому же натянутому молчанию.

– Тем летом мы все были с ней, – продолжала Лили, – она была так увлечена, горела планами и мечтами. Все мы помним Констанс счастливой, невзирая на ее склонность к меланхолии. Но все рухнуло.

– Да, – сказал Генри.