Мастер дороги

— Нет, на что способен. Все дело в воображении, — для наглядности доктор постучал себя согнутым пальцем по лбу. — Вспомните: издревле люди верили во всякого рода вальгаллы, аиды и прочие края вечной охоты. А воображение, молодой человек, великая вещь. Каждый по смерти получает то, чего ожидал. Древний викинг? — отправляйся в Вальгаллу, пировать с собратьями по оружию. Истовый христианин? — вот тебе Рай, Ад или Чистилище. Где уже поджидают единоверцы, чьими совместными усилиями и созданы эти локальные мирки.

— И в каждом — Бог, Сатана, какой-нибудь гадостный Гадес, да?

— Да. С полным набором соответствующих возможностей — но только в пределах данного локуса. Точно так же в живой клетке есть ядро, митохондрии, рибосомы и прочие составляющие. Они влияют на внутреннее содержание своей клетки, но на другие, даже ближайшие, — разве что опосредованно.

— Красиво придумано, — согласился Данька. — Но при чем тут я? С чего вы вообще взяли, что я умер и вокруг — загробный мир?

— Две причины. Первая: потому что я — я, молодой человек, — мертв. И знаю это совершенно точно. Вторая: ваша Лариса. Ну-ну, не торопитесь злиться и опровергать, я объясню все по порядку. Откуда знаю, что я умер? Да потому что, пытаясь сбежать отсюда, проделываю это каждые несколько месяцев. И всегда возвращаюсь обратно. — Он потер пальцами глаза, сильно надавливая на веки, как будто хотел по капле выжать оттуда картинки-воспоминания. — Режу себе вены, или лезу в петлю, или еще что-нибудь выдумываю. Вроде даже умираю! Испытываю настоящую боль, проваливаюсь в темное ничто… а потом прихожу в себя там же — здесь же, — в прежнем теле, в собственной квартире. Только девять дней спустя. Забавно, да? Выходит, мне выписан билет в один конец, сюда. И вернуться или просто уйти — никак. Я внятно объясняю? Нет? Ничего, скоро поймете.

Михаил Яковлевич поднялся с койки и стал ходить от окна к двери и обратно, будто тигр в узкой клетке бродячего цирка. В темноте несколько раз натыкался на спинки кроватей и табуреты, но не замечал и продолжал вышагивать.

«Как одержимый», — подумал Данька.

— Каждый получает ту загробную жизнь, которую способен вообразить. А если — не способен?! Или способен почти такую же, которой жил раньше? Если все время человека убеждали, что никакой другой, кроме той, реальной, нет, не было и не будет? Вот! — воскликнул доктор, обводя рукой палату. — Вот наш ад и рай, един в двух лицах! Именно таким я его себе и представлял: тягостное бытие, абсурдное, бессмысленное, как метания землемера из кафкианского «Замка». Погибшие насильственной смертью просыпаются в больнице, заснувшие в своей постели — просыпаются в ней же, чтобы продолжать жить, как ни в чем не бывало. Или, точнее, не-жить.

— А те, кто все-таки умирает? — решил подыграть ему Данька.

— Не знаю, — развел руками Михаил Яковлевич, и видно было, что незнание это мучает его сильнее всего. — Наверное, попадают в другой мир… ад, рай — называйте как хотите. Мне-то ни разу не удалось уйти. Наверное, не хватает воображения. Я перечитал не одну сотню книг о загробной жизни — уже здесь, в местной библиотеке. Но я не верю ни в одну из историй, я не могу представить рая, который бы меня устраивал, точнее — в который я мог бы поверить. Может, потому что книги эти — тоже плод воображения обычных людей? А вы, Даниил, другой. Вы — художник. У вас может получиться. Нарисуйте мне рай!

«Он сумасшедший, — понял Данька. — И как таким позволяют лечить других? Он же псих!»

— Ну ладно, — пообещал он доктору. — Я попытаюсь.

— Не верите, — произнес тот с горечью. — Ну… как же мне доказать?.. Ах, вот, как удачно! — воскликнул он вдруг. Повернулся к окну и сделал знак Даньке подойти: — Сюда, скорее!

«Он что, хочет меня из окна вытолкнуть?»

— Видите тех двух, в пиджаках?

— Д-да… Они тут часто… нет, не эти, но похожие…

— Так локус поддерживает гомеостаз.

— Что?

— Вы замечали за такими людьми какие-нибудь странности? Кроме того, что они очень часто появляются рядом с больницей?

— Вообще-то замечал. — Данька вспомнил, как двое «пиджачников» сцапали бородача в рогатом шлеме. — Загадочные личности.

— Они не личности, — уточнил Михаил Яковлевич. — Они рычаги гомеостазной регуляции данного локуса, — и, перехватив непонимающий Данькин взгляд, пояснил: — Гомеостаз — это динамическое равновесие, в котором пребывают все сложные структуры: организмы ли, механические ли системы. Ошибки случаются всегда, и чем сложнее система — тем чаще. Допустим, правоверный мусульманин оказывается в нашем «атеистическом» аду-раю — а это уже непорядок. И тогда локус выпускает эти вот псевдоподии, точнее, псевдолюдии, которые прикидываются людьми, чтобы не потревожить местных обитателей, — выпускает и вышвыривает мусульманина куда следует. Как организм, отторгающий предмет инородного происхождения. А потом втягивает щупальца обратно, до следующей необходимости.

— А Лариса? Ее тоже… отторгли?

— Нет, с ней и намного проще, и намного сложнее. Она скорее всего по-прежнему жива, и поэтому здесь вы ее никогда не найдете.