«Мастер и Маргарита»: За Христа или против? (3-е изд., доп. и перераб.)

— Только перекрестись! — каркнул грач, — я тебе — перекрещусь!

В машине заулюлюкали. Грач заорал:

— Держи его!

Мужик, прыгая как заяц, кинулся, очевидно, обезумев, не разбирая дороги, и слышно было, как влетел в реку. В машинах разразились хохотом…» (8.XI.33).

Как мы видим, крестное знамение крайне неприятно для воландовской нечисти. Безнадежно расцерковленный читатель 60–70-х годов этой детальки не понимал[188]. Но современники Булгакова еще прекрасно помнили эти вещи. И вполне могли заметить эту неувязочку. Ведь если верить Воланду (и атеистической пропаганде), то на кресте был распят просто философствующий неудачник. Бояться креста в таком случае не больше поводов, чем страшиться изображения собак, когда-то растерзавших Гераклита[189] или пугаться рисунка чаши, из которой испил свою смерть Сократ.

Крест неприятен и самому Воланду. Не случайно в «ершалаимских» главах при описании Распятия ни разу не употребляется слово «крест». Только «столб». Причем это сознательное решение Булгакова: еще в третьей редакции романа (1934) в главе «На лысой Горе» крест упоминался.

Вот еще подробность, показывающая «нетолерантное» отношение Воланда к кресту: «Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простерлась крестом перед Маргаритой. Воланд махнул рукой, и Фрида пропала из глаз».

Так отчего же образ Креста, крестное знамение так страшит сатанистов? Значит, последствия Распятия — нечто гораздо большее, нежели прогулка «молодого человека»[190] с Понтием Пилатом по дорожке из лунного света… И распят был на том Кресте, наверно, не просто «молодой человек».

У Гете при первой встрече Фауста с Мефистофелем действие крестной силы описано точно:

Вот символ святой,
И в дрожь тебя кинет,
Так страшен он вашей всей шайке клятой.
Гляди-ка, от ужаса шерсть он щетинит!
Глазами своими
Бесстыжими, враг,
Прочтешь ли ты имя,
Осилишь ли знак
Несотворенного, Неизреченного,
С неба сошедшего,
В лето Пилатово
Нашего ради спасенья распятого[191].

И еще «говорящая» деталь: когда Воланд осматривает Москву с крыши дома Пашкова, «его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны» (гл. 29).

Эта подробность непонятна без знакомства с либретто оперы Шарля Гуно «Фауст» (у Гете этой сцены нет).

Мефистофель шпагой протыкает бочонок, нарисованный на вывеске таверны и просит «господа Бахуса» излить вина. Из рисунка хлещет вино. Брат Маргариты Валентин отказывается принять такой дар — тогда вино вспыхивает огнем. Упоминание Мефистофелем имени Маргариты заставляет Валентина обнажить шпагу. Но его шпага разбивается на куски в воздухе, даже не входя в соприкосновение со шпагой Мефистофеля… Валентин понимает, что перед ним сатана. Мефистофель же своей шпагой очерчивает круг вокруг себя.

Дальше есть примечательное расхождение между партитурами оперы на русском и французском (оригинальном) языках. По-русски: «Мы разрушим демона власть и сразимся мы с силой тьмы!» В оригинале все более трагично: «Из ада пришел тот, кто затупил наше оружие. Мы не можем отбить чары».

И тут Валентин восклицает: «Но поскольку ты разбиваешь сталь, смотри! Вот крест святой, он нас спасет от ада!»

Тут Валентин и его друзья обращают свои шпаги острием вниз, а значит, крестообразными рукоятками вверх. И так, зажав в руках шпаги, которым они придали значение Креста, они наступают на Мефистофеля. Тот судорожно корчится, будучи не в состоянии выносить вида креста. В конце концов под защитой креста вся компания уходит от Мефистофеля…

Но в Москве храма Христа нет. Кресты снесены[192]. Осталась лишь тень от креста. Тень не может бороться с «повелителем теней»; она покорно «подползает к туфлям».

Булгаков демонстрирует хорошее знание церковного богословия: геометрическое перекрестие не есть Крест. Точнее, и оно может стать Крестом, если тот, кто смотрит на него, сопрягает с ним смысл Креста. Если я в минуту беспомощности в кресле у стоматолога смотрю на оконный переплет и в этом переплете вижу образ Креста, то для моей молитвы эта обычная оконная рама становится Крестом. Но если некто наносит тату в виде распятия или носит крест как бижутерию, то для его души даже самое каноническое по форме Распятие не будет защитой.