Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Энгелина – 1 год 3 мес. У нее слово «ка» имело 1 1 значений <…>. Первоначально (в 1 1 мес.) это желтый камень, которым девочка играет. Затем так же обозначается яичное мыло, а затем все камни любого цвета и любой формы. Затем до 1 года 1 мес. так обозначается каша, потом большие куски сахара, потом все сладкое, кисель, котлетка, катушка, карандаш и мыльница с мылом[762].

На первый взгляд, такой ряд значений кажется случайным, однако Выготский устанавливает закономерность:

Здесь значение распространилось от желтого камня на желтое мыло. Это понятно. Дальше так же называется любой камень, это тоже понятно. Дальше все сладкое, как кисель, может получить это значение, раз сахар так называется. Но карандаш, катушка не стоят ни в каком отношении по сходству признаков к этим предметам. «Ка» в данном случае представляет собой начало слов «карандаш», «катушка» в языке взрослых. Тут звуковое сходство[763].

Разнородные предметы бессознательно сведены ребенком в одну категорию – их общим означающим «ка». Этот случай можно было бы назвать собирательной моделью интересующего нас бессознательного функционирования языка: здесь как бы в свернутом виде одновременно присутствуют различные принципы ассоциативной группировки слов. В звеньях этой последовательно развивающейся цепочки значений бессознательно актуализируются не один, а два или более признака, объединяющие объект с одними предметами по признаку цветового сходства, с другими – фонетического сходства, с третьими – вкусового, и так далее. Выготский в заключение констатирует:

Одни предметы входят в состав значения этого слова по одному признаку, другие – по другому. Например, желтое мыло вошло по признаку цвета, кисель – по признаку сладкого, камень – по признаку твердого, а катушка, карандаш – по звуковому сходству. Все эти значения образуют семью предметов, которые обозначаются одним словом «ка»[764].

Общие знаменатели, созданные Белым по тому же принципу, что ассоциации Энгелины, или даже идентичные им (цветовые, фонетические), объединяют в связные единства означающие весьма и весьма далеко друг от друга отстоящих означаемых. Сосуществуя в примере Выготского, они представляют собой как бы жизненную иллюстрацию письма Белого и техники самосочинения.

Теперь вернемся к цитированному ранее отрывку с множеством слов, перекликающихся в качестве, по выражению Белого, звукообразов со словом толк. Посмотрим не стоят ли за этим звукословием и другие образы, возможно, все-таки выстраивающие определенное значение, зашифрованный смысл. В нем есть общее с речью Энгелины, продвигающейся от хаоса безъязыкости к овладению речью.

Слово бреды трижды появляется в этом коротком отрезке, хотя оно не созвучно с толком и потому не вписывается в фонетический ряд. На то должна быть причина. Я вижу ее в том, что бреды начинают – и они же заканчивают – несколько более длинный ряд, представляющий не созвучия, а скрытое, замаскированное фонетическим рядом, продвижение смысла, выработку значения.