Мастер войны

Невидимое солнце… Условная точка перелома, в которой сутки разламываются, как краюха хлеба в руках друга, на две равные доли… Неизвестные причины и неясные следствия из них…

В шкатулке, привезенной когда-то в Линд тайным посланцем Евгения, о существовании которой не знал никто, даже Ребекка Яриста, лежал старинный медальон, скрывавший под покрытой патиной времени выпуклой крышкой портрет «близнеца», копия завещания, которая могла сделать Карла императором еще сорок лет назад, и сверток пожелтевших хрупких пергаментов, исписанных выцветшей за годы и годы тушью. Оставалось только удивляться, тому, что Евгений Яр решился на такой поступок. И дело даже не в том, что этим завещанием император лишал короны собственного сына и отдавал не только власть, но и саму Ребекку – «…если смерть моя случится преждевременно, тогда, когда жена моя еще будет женщиной молодой…» – своему счастливому сопернику, который, впрочем, никогда не дал ему повода усомниться в своей порядочности. И даже не в том, что такой предусмотрительный человек, каким, несомненно, был Евгений, доверился случаю, отсылая столь ценные вещи в неизвестность, где они легко могли попасть в чужие руки или пропасть. Суть произошедшего, как видел Карл эту историю теперь, глазами дня сегодняшнего, была в другом. Император Яр знал о Карле много больше, чем сам Карл мог себе представить, и, несомненно, значительно больше, чем знал Карл не только тогда, сорок или пятьдесят лет назад, но и всего каких-то шесть месяцев назад, когда одним холодным апрельским вечером вошел в ворота Сдома, став последним, кого впустили в город в день перед началом Фестиваля.

Документы, исписанные разными людьми – почерк тех, кто оставил свои заметки на пергаментах, сильно разнился, как и стиль написания и даты составления – не оставляли в этом никакого сомнения. Много лет, в тайне от всех, не исключая и самого Карла, император вел свое расследование, и, хотя записи были хитроумно зашифрованы, в ойкумене нашлось бы немало людей, которые, как и Карл Ругер, знали личные шифры Яра или были способны, как, например, Мышонок, их раскрыть. И Евгений должен был это знать и, тем не менее, отважился послать свою шкатулку в полное превратностей путешествие во времени и пространстве, надеясь, вероятно, что когда-то и где-то она все-таки попадет в руки Карла, но не отдал в эти руки самым простым и надежным способом, у себя во дворце. Почему? Потому ли, что боялся – и, как выяснилось, не напрасно – стен собственного дворца, или потому, что считал преждевременным? Возможно, существовали и другие объяснения такому странному образу действий, но и не в этом, если разобраться, был спрятан главный нерв интриги, поразившей сейчас, когда она раскрылась, воображение Карла. Яр подготовил послание за несколько лет до своей преждевременной смерти. Он предполагал, что такое может случиться, и заранее побеспокоился не только о завещании, что было обычно не только для монархов, но и о том, чтобы после его смерти шкатулка эта ушла в Линд. Что же творилось в душе Яра, о чем думал этот без сомнения великий человек, когда готовил свое последнее – тайное – деяние? Вот это и оказалось для Карла самым важным. А сами записи он просмотрел еще в рабочей комнате Элиаса… Что ж, многое из того, что содержали эти старые пергаменты, было ему уже известно, а то – немногое – новое для Карла, можно было бы узнать и другими путями. Хотя правды ради, следовало признать, попади это знание ему в руки сорок лет назад, и вся история не только его жизни, но, пожалуй, и всей ойкумены, сложилась бы совсем иначе.

«И слава богам, что не попали…» – подумал он вдруг. Другой жизни, другой судьбы он, оказывается, не желал.

12

Они возвращались в гостиницу молча. Однако, если свои мысли Карлу были известны – а ему, и в самом деле, было о чем теперь подумать – то задумчивость остальных, кроме разве что Августа, жизнь которого в доме Ругеров изменилась мгновенно и самым решительным образом, были Карлу не известны. О чем вдруг так сильно задумалась Дебора? И о чем размышляли Конрад с Валерией?

Вообще, положа руку на сердце, следовало признать, что визит к Ругерам его удивил. Даже если оставить в стороне случайную неслучайность этой встречи и то, чем она, вопреки собственным предположениям Карла, обернулась, странными могли показаться и, естественно, показались ему две вещи. То, что никто в семье Ругеров – «Моей семье?!» – по видимости, даже не удивился тому простому факту, что он, Карл, живет на свете вот уже сто лет. Вопрос этот не только не обсуждали, его не затрагивали, хотя бы и намеком.

«Но ведь Долгоидущие представляются обывателям едва ли не такими же сказочными персонажами, как морская дева или Хозяин Гор…»