Мастерская подделок

Капносфрант, абсолютно чуждый всяким патафизическим идеалам, живет и умирает на кухнях, бархатистых от сажи, посреди традиционных и архаичных дуршлагов, кипятильников, лоханей и котелков. Он блестит от жира и является родственником свиньи Эзир — кармана, рухнувшего на себя. Гнусная мелочность его рта, возможно, все же сближает его с Фасфой, но когда монашенка попыталась накормить одного из них рисом, давая по зернышку на конце веточки, он вскоре захирел и одним очень жарким днем потрескался, а затем рассыпался, словно какой-нибудь лопнувший бубон. Ведь Капносфрант питается лишь сытным дымом, жирными парами супов, хмельными испарениями рагу из дичи, туманом от жаркого, сладковатыми тучами от компотов, газами сыров, запахом мяса, эфирными клубами от чеснока, душками, ароматами, смрадом, душистостью, запашками, миазмами, букетами, благоуханием и даже зловонием, вдыхаемыми его колоссальным органом обоняния, поскольку он представляет собой один большой нос и одно большое брюхо. От этих содержательных дуновений он раздувается, разжирается, разъедается и раскармливается, вечно сытый и вечно голодный. Несмотря на малоподвижность, живет он долго, если только ничего не менять в его естественной диете. Летом он мягче, чем зимой, а вечером раздутее, чем утром, потому что каждую ночь опорожняется с долгим свистящим пердежом, правда, непахнущим и безвкусным — подлинным дыханием лимба, метеористическими отходами его эолова пищеварения, стенательными и жалостливыми выведениями, от порывов которых на потолке качаются чайники. Затем Капносфрант падает набок, и его брюхо валяется в золе, ведь у этого огромного клеща нет ни рук ни ног. Его шкура ценится высоко. Вываляв в соли, ее отправляют на Целебес или в Макасар, где из нее делают очень красивые перчатки и дубят ее при помощи смолы, которую собирают с погребальных костров.

На этом доктор Фаустролль закончил описание, чтобы подсчитать при помощи алгебраической формулы объем Капносфранта относительно его плотности, но, забыв, каковы члены уравнения, остановился, дабы попрощаться с Рукомахом. Поскольку нам весьма трудно было понять, какую из трех рук следовало пожать согласно приличиям, мы отвесили ему крепкий пинок под зад, после чего вернулись на свое судно.

Виктор Гюго

Прокаженный

Передоивши коз, загнав овец в кораль,
Трудами измождён, усталый прокажённый
Присел в тени впитать вечерний сумрак сонный
И хлебом с молоком унять свою печаль.

От стрел и от цепей когда-то он бежал,
В пустыннейших краях найдя успокоенье
И прокляв жуткое своё отображенье
В поверхности речных и прудовых зеркал.

А прежде он владел садами и дворцами,
Беспечно смаковал негромкий плач зурны
И ласковость рабынь с газельими глазами.
Лишь в памяти дары потерянной страны,
Но под трещотки гул и дребезг неприветный,
Он помнит о былом, алкая плод запретный[25].

Марсель Швоб

Искусство биографа заключается именно в отборе. Ему нет нужды заботиться о правдивости: он должен лишь создать из хаоса человеческие черты… Биограф, подобно низшему божеству, умеет выбрать среди возможных смертных того, кто является уникальным.

Дзанетта, венецианская певица