Мастерская подделок

В январе я получил из Парижа письмо, в котором маркиз Папильон де Ла-Ферте, интендант королевских развлечений, подробно описывал систему лотереи, которую мы запланировали. Он считал, что для организации столь важного дела потребуется мое присутствие в Париже в течение нескольких месяцев. Мне следовало, писал он, уговорить господина де Кальцабиджи, секретаря посла Обеих Сицилий в Париже, финансового советника, без которого, как он уверял, ничего не получится. Он также советовал походатайствовать у господина де Куртеля и господина де Булоня. Сам я планировал применить систему, вдохновленную lotto genovese[60], состоящей из девяноста билетов, которые разыгрывались каждый месяц, причем выпадать могли только пять номеров… Организаторы получили бы значительную прибыль, и это также обеспечило бы короля средствами для покрытия военных расходов. Едва узнав о моем замысле, Дзанетта заявила, что хочет поехать со мной. Я любил ее и желал ей добра, а потому не побоялся говорить наперекор собственной душе, объяснив, чем ей придется пожертвовать ради этой затеи. Скоро она поступит в «Ла Фениче», и карьера в этом прославленном театре закрепит ее европейскую славу. Тогда, прижавшись ко мне всем тельцем, как бывало всякий раз, когда она выходила из себя, Дзанетта сказала:

— Джакомо, ничто, кроме тебя, не принесет мне счастья, и твоя любовь мне дороже всех мирских благ. Увези меня!

Тронутый этой горячностью, я согласился, немного поспорив для приличия. За неделю до моего отъезда я съехал со своей квартиры на Ка' Бозелло и временно поселился в «Медвежьем трактире». Туда-то февральской ночью и пришла ко мне Дзанетта. Я приготовил для нее английские сапоги, короткие замшевые штаны, темно-синий фрак с двойным воротником и небольшую шпагу, чтобы она могла покинуть Венецию неузнанной. Стояла ужасная погода, когда мы прибыли в бассейн Сан-Марко, где нас ждала гондола. На рассвете мы добрались до Местре, чтобы сесть на одну из почтовых карет, отправлявшихся оттуда во все страны. Поездка прошла благополучно, несмотря на резкие порывы ветра и частые неудобства на почтовых станциях.

В Париже мадмуазель Роз Бертен, знаменитая модистка, принадлежавшая, кстати, к тому же ордену, что и сестра Сидония, и позднее одевавшая Марию-Антуанетту, сдала мне антресоль в весьма красивом доме в квартале Шоссе д'Антен. В этом прелестном, пусть и темноватом жилище стоял настроенный клавесин, который нас страшно обрадовал. Поэтому Дзанетта услаждала меня своим прекрасным голосом, а остальное время мы посвящали прогулкам, покупкам или спектаклям. Летом мы вставали ни свет ни заря и уезжали за город. Тем не менее приходилось ездить в Версаль на встречи с маркизом де Ла-Ферте, господами Кальцабиджи, де Куртелем и де Булонем, поскольку дело требовало самых тщательных приготовлений. Париж Дзанетте не нравился, ей ужасно не хватало аплодисментов, к которым она привыкла, и изредка мы немного ссорились. Тогда я вспомнил, что господин Бертран, откупщик и большой любитель музыки, любил устраивать концерты для своих друзей. Он был женат на Клер — такой же меломанке, как и он, которая одно время была моей любовницей. Это была черноглазая блондинка с очень красивой шеей, всегда одетая со вкусом, уступавшим лишь роскоши, присущей ее положению. Поэтому я пришел к ним в гости в компании Дзанетты, которая спела арию Перголези:

Neigiorni tuoifelici
Ricordati di me…[61]