Мастерская подделок

Засим я попрощался, но не преминул вернуться на следующий день. Эти галантные маневры продолжались некоторое время, а между тем мое страстное влечение к Дзанетте всё росло и росло, и я еще никогда так ревностно не посещал службы — только лишь ради того, чтобы насладиться ее пением. Однажды, когда любовная страсть охватила меня настолько, что я больше не мог сдерживаться, Дзанетта прошептала лишь одно слово: «Завтра». Вне себя от счастья, я вернулся в свое жилище — изысканное и удобное. Оно обладало тем большим преимуществом, что располагалось на Ка' Бозелло и до него легко было добраться через сады «Пьеты», а затем — через соседние, так что не было необходимости проходить по улицам, которые с наступлением темноты не всегда безопасны. На следующий день, одевшись с особенным тщанием и уложив прическу в «Королевской птице», я принялся ждать своей фортуны. Решив, что Дзанетта не сможет прийти засветло, я велел приготовить поздний ужин с лососем, дарами моря, запеченной сладкой телятиной, перепелами в винограде и шербетами, к которым прилагалось наилучшее шампанское. Моя прелестница действительно пришла, сбежав, как и было предусмотрено, через сады — путь, совершенно надежный во всех отношениях. Пока мы пили пунш, который я сам приготовил, добавив для аромата горьких апельсинов, Дзанетта рассказала мне историю своей жизни. Она была плодом любви, но так и не познала материнской нежности. Прежде чем поступить в «Пьету» в возрасте двенадцати лет, она уже получила начальное образование благодаря Томмазо Сасси — кастрату, прославившемуся чистотой своего голоса и музыкальными познаниями. Я знал о нем и даже когда-то слышал его в Риме в роли Береники — в ту пору, когда он еще был фаворитом кардинала Боргезе, прежде чем стать фаворитом кардинала Шипионе. Тогда он уже долго жил в Венеции и пел в «Ла Фениче». Позднее мне сказали, что он умер в своей каморке от сердечного приступа, после бешеных аплодисментов, которыми встретили его исполнение роли Пенелопы.

Когда после ужина Дзанетта пожаловалась, что у нее замерзли ноги, я взял ее за руку и усадил рядом с собой, перед камином. Я снял с нее розовые туфли, чулки на подвязках, вышитых добродетельными девизами, а затем покрыл поцелуями маленькие белые стопы. Ноги, которые она немного жеманно приоткрывала, были идеальной формы. Разгорячившись, я стал целовать прелестное лицо, миленький рот, прекрасные глаза. Лобызая Дзанетту, я расшнуровал одной рукой весьма свободный атласный корсет, а другой расстегнул сорочку на очень тонком и твердом, как мрамор, горле. Впрочем, этот мрамор был согрет нежным теплом, и внутри него билось сердце, окрыленное любовью. Когда я поразился, увидев богато вышитое белье, украшенное чудеснейшими кружевами, Дзанетта сказала, что все сиротки носят такое же. Это была работа сестры Сидонии, которая вызывала воспитанниц к себе в комнату — примерять сорочки. Поскольку звала она одних и тех же, Дзанетта всегда получала готовое белье без примерки, но, не усматривая в этом злого умысла, думала, что, возможно, все переменится. Мне не пришлось долго гадать о наклонностях сестры Сидонии, чтобы убедиться в их своеобразии. Но Дзанетта прервала мою затею с раздеванием:

— Давайте остановимся на этом — просто я ни за что на свете не хотела бы оказаться в таком же досадном положении, как моя мать. Тогда бы вся моя жизнь была загублена.

— Ничего не бойся, прелестная Дзанетта, наши объятья не оставят каких-либо злополучных следов, и тебе не стоит опасаться никаких затруднений. У нас есть приспособления, помогающие обойти ловушки естества.

Успокоившись на этот счет, она позволила перенести себя на кровать, которую я предварительно велел застелить прекраснейшими простынями, но как только я проявил свое желание в более интимной ласке, внезапно оттолкнула меня.

— Полно, — сказал я ей, — разве такая чистая и свежая девушка, как ты, может внушать что-либо иное, помимо желания отведать ее плодов? К слову, обитая в таком месте, где нет никого, кроме девушек, неужели ты ни разу не познала подобных поцелуев?

— Я изредка слышу о всяких шалостях, но раньше всегда думала, что пальцы арфистки подходят для этого больше, нежели губы флейтистки.

Наконец Дзанетта уступила моим исступленным ласкам и сама, внезапно бросившись на меня, отдалась жрецу со страстью, с которой может сравниться лишь невинность.

Каждую ночь Дзанетта приходила ко мне, и мы были счастливы. Наверное, она очень мало спала. Нередко она украшала наши встречи своим прекрасным голосом, дополняя наслаждениями слуха утехи прочих чувств.

Дзанетта была тонкой и хрупкой, как ангелочек, и мне нравилось ее наряжать. Ее вьющиеся волосы были очень короткими, и она не могла заплести себе косичку, но во фраке, вышитом жилете и атласных коротких штанах она вызывала у меня такую же, если только не большую страсть, как и в белом платье. Я говорил ей, что сестра Сидония, увидев ее в подобном облачении, потеряла бы голову, и это нас ужасно смешило.