Мастодония

– Мы должны справляться, – сказал глухоман, живший в горах над Ватиканом. – Мы инстинктивно должны чувствовать, как поступать.

– Но мы допустили одну серьезную ошибку, – посетовал глухоман Декера. – Мы позволили пыльникам улететь.

– А что мы могли поделать? – возразил тот, что жил на равнине. – Мы никак не могли предотвратить их исхода. Да и нельзя было этого делать: они разумные существа и вольны поступать, как считают нужным.

– Что и произошло, – резюмировал глухоман, живший у океана.

– Но все же, – возразил глухоман, обитавший в далекой пустыне, – они родились здесь и выросли. Они были частью планеты, а мы позволили им покинуть ее. С их уходом планета чего-то лишилась. Я частенько размышлял о том, что было бы, если бы они остались.

– Уважаемые хранители, – вступил в разговор глухоман, живший в чаще леса, – полагаю, что такие гадания бессмысленны. Они улетели давным-давно. Может быть, когда-нибудь им вздумается вернуться и оказать какое-то воздействие на родную планету, но сие нам неизвестно, и мы никогда не сможем этого узнать. Не исключено, что планета вовсе не пострадала от того, что они ее покинули. Может быть, их влияние, останься они тут, оказалось бы и отрицательным. Я вообще удивлен, что мы затронули эту тему.

– Мы ее затронули, потому что один из них остался, – пояснил глухоман, живший неподалеку от Декера, – и живет рядом с одним из органических существ – из тех, что создали металлический народец. Другие улетели, а он остался. Я много думал – почему? Может быть, его просто забыли тут. А может быть, оставили намеренно. Он ведь детеныш, совсем маленький.

Глава 32

Радужное облачко искристой пыли покачивалось в воздухе над резной спинкой стула, стоявшего около стола с мраморной крышкой.

– Вернулся, стало быть, – проговорил Теннисон мысленно.

– Пожалуйста! – сказал Шептун. – Ну пожалуйста.

– Нет, я не собираюсь уступать тебе, – отозвался Теннисон. – Но поговорить пора.

– Давай, – обрадовался Шептун. – Давай поговорим. Я с превеликой радостью расскажу тебе о себе. Больше никто-никто на свете не знает, что я и кто я.

– Ну, валяй рассказывай.

– Глухоманы называют меня пыльником, а Декер зовет Шептуном, а…

– Меня совершенно не интересует, кто тебя как называет. Ты давай выкладывай, что ты такое.

– Я – неустойчивый конгломерат молекул, все молекулы диссоциированы и составляют единое целое – меня. И каждая молекула, может быть, даже каждый атом меня разумен. Я – уроженец этой планеты, хотя я не помню ее начала и не знаю конца. Не исключено, что я бессмертен, хотя я об этом никогда не задумывался. Хотя, скорее всего, так оно и есть. Меня, например, нельзя убить. Даже когда я весь рассеян, так сильно, что все атомы отстоят друг от друга на целую вечность, каждый из них хранит в себе меня целиком, содержит и чувства мои, и разум.

– Вот это да! – восхитился Теннисон. – Потрясающий ты парень! Бессмертный, разумный, вездесущий, и никто тебя пальцем тронуть не может. Все у тебя есть.

– Нет, не все. К сожалению, не все. У меня есть разум, и, как разумное существо, я стремлюсь к познанию, к знаниям. Но мне недостает инструмента для познания.

– Стало быть, ты ищешь этот инструмент?

– Слишком грубо сказано.

– Надо понимать, ты меня хочешь использовать как инструмент для познания? И что же тебе хочется узнать?

– Мне нужно узнать о Ватикане. О том, что за работу они проводят. Мне нужно попасть в те миры, которые отыскивают Слушатели. Я давно пытаюсь это сделать, но пока узнал мало, очень мало. Проникнуть в мыслительные процессы машин нет никакой возможности. Мне такой тип разума не подходит. Но и самые слабые мои попытки что-либо разузнать уже вызвали подозрения в Ватикане. Они думают, что кто-то шпионит за ними, но не знают кто и зачем. Они хотят отыскать меня, но найти не могут. Даже не догадываются, наверное, что я существую.

– Так ты думаешь, что я мог бы тебе помочь? Ты уверен, что я захочу?

– Ты можешь мне помочь. В этом нет сомнений. Ты ведь имеешь возможность смотреть записи на кристаллах. Если бы ты позволил мне войти в твое сознание, то я мог бы посмотреть их вместе с тобой, и тогда мы оба…

– Но, Шептун, почему именно я? Есть ведь, к примеру, Экайер.

– Я пытался. Но он меня не чувствует. Он не более восприимчив к моему присутствию, чем роботы. Он не понимает, что я рядом, даже не видит моего сияния. Декер видит сияние, и я могу с ним разговаривать. Но он не имеет возможности смотреть кристаллы, и в сознание к нему я войти не могу. Остаешься только ты, ну и кое-кто еще.

– Кто же?

– Та, которую ты зовешь Джилл.

– Ты уже говорил с ней?

– Нет, не говорил. Но наверное, смог бы. Ее сознание тоже не закрыто для меня.

– Слушай, что я тебе скажу, Шептун, – строго сказал Теннисон. – Оставь Джилл в покое. Не смей ее трогать. Понял?

– Понял. Не буду ее трогать.

– Значит, ты хочешь смотреть кристаллы вместе со мной. Это все?

– Не все. Но это самое главное.

– А теперь скажи зачем. Зачем тебе смотреть кристаллы?

– Чтобы отыскать свою родню.

– Кого-кого? – удивился Теннисон. – Какая такая родня?