– Они уже слишком старые, чтобы приносить какую-то пользу. Они никому не нужны. Наверное, они очень отстали от времени. Если бы они были людьми, у них, наверное, выросли бы длинные-предлинные бороды и они бы сидели, прикрыв глаза, и бормотали что-то в эти длинные бороды… Они отделены от своих более молодых собратьев и живут на ограниченном пространстве. А время проводят в играх.
– В крестики-нолики? Или в шашки?
– Нет, не в такие игры. Они ставят вопросы и решают их. Порой на это у них уходит много времени, потому что вопросы непростые.
– Ставят вопросы? Перед ними стоят вопросы? Но ведь ты сказал, что они уже никуда не годятся и никому не нужны!
– Я сказал, что они сами себе ставят вопросы. Те проблемы, которые они решают, – гипотетические проблемы. Такие, на решение которых никто другой не стал бы тратить время. Может быть, это этические проблемы, а может быть – моральные, а может, еще какие-то. Они пытались объяснить мне, но…
– Значит, все эти графики и уравнения – действительно задачи? – спросил Теннисон. – Не просто старческая болтовня?
– Настоящие задачи, – подтвердил Шептун. – Они могут и просто говорить, но чаще всего решают задачи. Большой нужды разговаривать между собой попусту у них нет. Они слишком хорошо друг дружку знают.
– Значит, они пенсионеры, так, что ли? В отставке. Ты понимаешь, что значит «в отставке»?
– Не уверен.
– Ну, видишь ли… когда человек проработал бо́льшую часть отпущенного ему на жизнь времени, он уходит в отставку, на пенсию. Он не должен больше работать. Все время у него свободно. И он может заниматься чем захочет.
– Похоже, это так, – сказал Шептун.
– Значит, мы угодили в дом престарелых! – воскликнула Джилл. – Кучка старичков, которым некуда девать свободное время! Вот это да!
– Нет, не так, – возразил Шептун. – Они думают, что у них все еще есть работа. И потому так упорно трудятся. Но их очень огорчает, что те задачи, которые они решают, не насущны, не злободневны – что это не настоящая работа. Они очень хотят настоящей работы, но им не разрешают.
– А остальные где? Те, кто не на пенсии?
– Где-то. Близко или далеко – не могу сказать. Они делают настоящую работу.
– Ну а наши знакомые, пенсионеры? Они-то способны хоть на что-нибудь?
– Они отправили меня, – сказал Шептун, – не знаю куда. Не в какое-то определенное место. Я не понял, где я был. Но я катался по магнитному потоку, и танцевал с ионами, и грелся в лучах красного карлика…
– Что, по-настоящему отправили? – спросил Теннисон. – Не просто показали тебе все это? Переместили атомы?
– Да. Переместили мои атомы, – подтвердил Шептун.
– А зачем? – поинтересовалась Джилл.
– Потому что они поняли, что я этого хочу. Они угадали мои желания. А может быть, они хотели показать мне, что они умеют. Но я так не думаю. По-моему, то, что они для меня сделали, – для них сущие пустяки. Просто они проявили доброту, милосердие, узнав, чего я хочу. А я говорил с ними про рай.
– Про рай?!
– Ну да. Вы же хотите попасть в рай? Я не ошибаюсь?
– Нет, ты не ошибаешься, – ответил Теннисон. – Не ошибаешься. Но нет координат, нет никаких данных…
– Вам нужно поговорить со мной про этот рай, чтобы я мог прочитать все в вашем сознании. Расскажите мне все-все, что вы знаете про это место – рай.
– А потом?
– А потом я еще раз поговорю с ними. Скажу, что вы очень хотите туда попасть. И что вы этого достойны. А они постараются, я знаю. Для них это будет настоящая работа, о которой они мечтают. Ох, как они будут рады! У них сразу засверкают уравнения, замелькают графики, и они начнут вспоминать все, что они знают…
– Но послушай, даже если они найдут рай, определят, где это находится, смогут ли они нас отправить, перенести туда?
– Меня же отправили, – сказал Шептун. – И не только туда!
Мэри умерла утром. Мертвая, она казалась еще более истощенной, чем живая. Теннисон глядел на тело, укрытое простыней, и видел только складку на белой ткани. Когда у него умирал пациент, он чувствовал себя виноватым в том, что случилось. Так было и на этот раз. Он думал, что, наверное, мог бы лучше выполнить свой долг, был недоволен собой.
«Неудача, провал, – твердил он, глядя на жалкие, бестелесные останки Мэри. – Но ведь поначалу мне повезло, мне удалось ее вытащить. Тут не я виноват, а этот черный человек, что указал на нее пальцем и смертельно унизил на золотой лестнице рая. После этого случая она больше не хотела жить, не боролась за жизнь, и смерть ответила на ее выбор и холодно, спокойно вошла в нее».
– Мне очень жаль, доктор, – прошептала сестра, тронув его за локоть.
«Она все понимает», – подумал Теннисон.
– Мне тоже, – кивнул он и добавил: – Я восхищался ею.
– Вы ничего не смогли бы поделать. Никто ничего не мог бы поделать, доктор.
Она повернулась и ушла. Теннисон еще немного постоял у постели умершей и последовал за сестрой.
Выйдя в вестибюль, Теннисон увидел Экайера. Тот встал со стула для посетителей и застыл на месте в ожидании.
– Все кончено, – сказал Теннисон.
Экайер сделал несколько шагов ему навстречу, и они остановились, глядя друг другу в глаза.