Мастодония

– Она была самая лучшая… – проговорил наконец Экайер. – Самая лучшая из всех Слушателей… Джейсон, там, на улице, собрался народ. Нужно пойти сказать им. Я пойду.

– Я с тобой, – кивнул Теннисон.

– Вот ведь как получается в жизни, – вздохнул Экайер. – Мэри была не просто прекрасной Слушательницей. Это было делом всей ее жизни. И именно она, Мэри, провозгласила конец этого дела.

– Ты что, уже что-нибудь слышал определенное? Тебе прямо сказали?

– А разве обязательно, чтобы сказали прямо? Все могут тихо и постепенно спустить на тормозах. Будут отдавать новые распоряжения, потом ненавязчиво вмешаются в сам процесс работы и потихоньку все прикроют. И в один прекрасный день, даже не понимая, как это вышло, мы узнаем, что нашей работе конец.

– Что же ты будешь делать, Пол?

– Я? Останусь здесь. Деваться мне некуда. Обо мне позаботятся. Ватикан за этим присмотрит, будь уверен. Уж мне-то они, по крайней мере, должны. Позаботятся и о Слушателях. Здесь мы проживем остаток дней своих, а когда уйдет последний из них, все будет кончено навек.

– А я на твоем месте не стал бы так сразу все хоронить, – возразил Теннисон.

На мгновение он задумался, не рассказать ли Экайеру о том, о чем ему и Джилл рассказывал Шептун. Ему так хотелось подарить Экайеру хоть капельку надежды!

– Что-нибудь знаешь? – спросил Экайер.

– Да нет, пожалуй, ничего.

«Не стоит пока ему говорить, – решил Теннисон. – Надежда маленькая, можно сказать – почти никакой. В то, что предложил Шептун, верится с трудом. Невозможно это, нереально, – твердил про себя Теннисон, шагая по коридору рядом с Экайером. – Вряд ли обитатели математического мира сумеют разыскать то место, которое Мэри называла раем. Рая могло не быть вовсе. И он мог оказаться где угодно. В другой галактике. В другой вселенной. А может быть, и не так далеко? Декер говорил, что, наверное, знает, где это. Значит, есть вероятность, что он побывал там или неподалеку. Но это не свидетельство. Ведь Декер точно ничего не сказал и теперь уж никогда не скажет».

Экайер распахнул дверь на улицу и ждал Теннисона на пороге. Маленькая площадка перед калиткой была полна народу. Когда Теннисон шел в клинику, людей было совсем немного, а сейчас… Но все молчали. Не было слышно ни шепотка, ни вздоха.

Экайер сделал шаг вперед. Все взгляды устремились на него.

«Ведь все знают, что сейчас скажет Экайер, – подумал Теннисон. – Знают, но ждут слов Экайера о том, что Мэри обрела покой, будут терпеливо ждать этих слов, означающих, что теперь у них есть святая».

Экайер заговорил тихо, не повышая голоса.

– Мэри обрела покой, – сказал он. – Она отошла в мир иной всего несколько мгновений назад. Она умерла спокойно, с улыбкой на устах. Спасти ее было невозможно.

Раздался дружный вздох толпы. «Вздох облегчения?» – подумал Теннисон. Ожиданию пришел конец.

А потом чей-то гулкий, звенящий голос – скорее робота, чем человека – начал читать поминальную молитву, к нему стали присоединяться другие, и вскоре пение могучего хора разнеслось по всему Ватикану. Кто стоял, кто упал на колени; через несколько мгновений мерно и громко загудели большие колокола базилики.

Экайер повернулся к Теннисону.

– Ты, наверное, хочешь помолиться вместе со всеми? – спросил Теннисон. – Не обращай на меня, безбожника, внимания.

– Да нет… – покачал головой Экайер и заговорил совсем о другом: – Знаешь, если бы Мэри могла это увидеть, она была бы счастлива. Ведь она верила по-настоящему. Всегда ходила на мессу, часами простаивала на коленях, вознося молитвы Господу. Не для виду, не напоказ. Вера была ее жизнью.

«Наверное, именно поэтому она и нашла рай», – подумал Теннисон, но вслух ничего не сказал.

Они шли рядом и молчали. Потом Экайер спросил:

– Какое у тебя настроение, Джейсон?

– Грустно, – ответил Теннисон.

– Ты не виноват. И не должен чувствовать себя виновным.

– Нет, виноват, – покачал головой Теннисон. – Врач всегда чувствует себя виноватым. Это врожденное качество, та цена, которую приходится платить за то, что стал врачом. Но это пройдет.

– У меня куча дел. Обойдешься без меня?

– Пойду прогуляюсь, – сказал Теннисон. – Думаю, прогулка будет мне на пользу.

«Точно, нужно прогуляться», – решил он. Джилл ушла в библиотеку, сказала, что надеется за работой отвлечься от мрачных мыслей. Вернуться к себе? Без Джилл там скучно и тоскливо. Оставалось одно – пойти прогуляться.

Он вышел из Ватикана и побрел, сам не зная куда. Облегчения он не чувствовал. Звон колоколов усиливал раздражение и душевное беспокойство.

Минут через пятнадцать он обнаружил, что поднимается по холму к хижине Декера. Он резко остановился, повернулся и пошел обратно. Нет, к хижине он идти не мог, просто не мог. Должно пройти время, прежде чем он снова сможет туда пойти.

Он свернул на боковую тропинку. Она вела к пригорку, откуда он часто любовался горами. Он шел, а вслед ему звонили колокола.