Мать

Ещё прежде, чем мама попыталась поймать меня за руку, я деловито поторопился вброд. Я настолько был уверен в собственных силах, что даже осознать до конца не успел, как стремительный поток воды вырвал из-под моих ног землю и понёс меня вниз по течению, словно ореховую скорлупу.

Душераздирающий крик моей матери – это все, что мне запомнилось о том мгновении. Мама бросилась в реку вслед за мною. Каким чудом мы не утопли вдвоём – до сих пор остается для меня загадкой. Этот мутный клокочущий дождевой поток всегда пугал меня своим зловещим и отталкивающим видом: когда в народе говорят, что “унесло и след простыл”, – это точно про нашу речку.

Вымотанная тяжелейшими работами под палящим солнцем, обессилившая и обморочно слабая, в своем длинном и тяжёлом женском платье, способном утопить даже опытного пловца, мама, не задумываясь, подвергла себя смертельной опасности и кинулась спасать ребёнка, которым ещё совсем недавно, казалось, она была готова пожертвовать ради спасения своей умирающей дочки.

Когда мы добрались до дома, я выглядел ещё измождённым и болезненно-усталым. Мама наконец сняла меня с плеч и стала переодевать в сухие одежды. Вместо объяснений и извинений за произошедшее, я решительно заявил ей:

– Мама, тебе больше не надо работать!

– И кто ж тогда будет вас кормить, коли я перестану работать? – снисходительно вздыхая, спросила она.

– Я, мамочка, я! – поспешил я её заверить по-детски отчаянно и немного куражась.

– А нашу приемную девочку?

– И её тоже!

Мамины глаза ласково улыбнулись моему звонкому детскому задору, с которым я пронзительно хрипел, наглотавшись в реке воды.

– Давай ты сначала себя прокормишь, а уж потом будет видно, – уже со всей серьёзностью и твёрдым голосом произнесла она, прекращая разговор.

Не так уж много времени прошло с того удивительного случая, и вот настал час моих приготовлений и сборов на учёбу в городскую ремесленную школу. Мама, естественно, уже вряд ли помнила о нашем с ней разговоре, зато я не мог его позабыть: самозабвенная материнская жертва подарила мне вторую жизнь, и я остро чувствовал свой сыновий долг, потому трепетно хранил в сердце своё обещание, а по мере взросления все больше и больше ощущал в себе эту острую потребность исполнить данное мной слово.

– Не плачь, мамочка, – успокаивал я её, прощаясь, – я уеду и заработаю много денег. С этого дня тебе не придется работать – я буду кормить тебя и твою приемную дочку! Вот увидишь!

Я тогда даже представления не имел о том, что десятилетний ребенок не то что свою мать, себя самого не в состоянии прокормить. И уж тем более предположить не мог, сколько ещё страданий выпадет на её долю, сколько горечи придется ей вкусить из-за моих странствий, которыми я по наивности своей рассчитывал дать маме передышку и принести покой в её многотрудную жизнь.

Но вышло-то всё по-другому: долгие годы я не только помощи не сумел ей прислать, но даже маленькой записки не удосужился передать. Она ждала от меня хоть каких-нибудь вестей, выспрашивая обо мне чуть ли не у каждого случайного прохожего!

Некоторые рассказывали ей, будто слыхали от других про мои невзгоды и тяготы, про многие бедствия, что мне пришлось пережить в большом городе, а оттого и вынужден я был принять османское подданство.

– Да пускай языком своим подавится, кто такие сплетни разносит! – не сдерживая эмоций, отвечала им мать. – Да не может того быть, чтоб такое и про моего сына! Но возвращаясь домой, в волнении и со слезами молилась обо мне перед святыми иконами, чтобы Господь просветил, наставил меня на пусть истинный и я вернулся бы к отеческому благочестию.

Доводилось ей слышать и страшные истории про то, как у берегов Кипра потерпел крушение корабль, и отныне вынужден я скитаться в грязных лохмотьях по чужой земле, побираться и бродяжничать в поисках подаяния.

– Да горят они ярким пламенем! – сердилась мать. – Это они от зависти своей гнусной чушь такую мелят. Сын-то мой в ремесле много преуспел, а теперь в Иерусалим ко гробу Господню отправлен настоящим наукам обучаться.

Но чуть погодя она с отчаянием и надеждой ходила по бездомным и попрошайкам, расспрашивая их о потерпевших крушение, тщетно пытаясь обнаружить средь них своё потерянное дитя или, на худой конец, оказать несчастному бродяге хоть небольшое вспоможение, веруя в то, что и мне, её сыну, там, в далёкой чужбине, поспеет помощь из чьих-то рук.

Но всякий раз, когда дело касалось её приёмной дочери, мама пренебрегала своими сомнениями, горечью и унижением, что ей пришлось из-за меня испытать, стыдила моих братьев, напоминая им о том, как наступит момент, и возвернусь я с приданым для сестры, как выдам её замуж со всеми почестями и достоинством:

– А что вы думали?! Мне это мой сын пообещал! Дай бог ему здоровья!