Мать (CИ)

- Ничего я не трепал.

- Из-за тебя, урода, меня отец чуть не убил.

"И правильно сделал", - подумал Пахомов.

- Я не говорил, - произнёс он, пряча глаза.

Грищук сделал шаг вперёд, и Пахомов попятился.

- Чего ссышь-то? - ухмыльнулся Грищук.

- Ничего я не ссу...

Грищук вдруг ухватил его за шею и попытался провести удушающий приём. У него не получилось, Володька сумел выскользнуть, но когда он развернулся, чтобы дать стрекача, Грищук поймал его за ранец и дёрнул на себя. Пахомов повалился навзничь, больно ударившись ладонями о мёрзлую землю.

- Дурак, что ли? - выкрикнул он, барахтаясь, как черепаха на панцире.

- Ща тебе, стукачу, плохо будет.

Кто-то из Грищукских дружков крикнул ему со смехом:

- Чо, помочь?

- Отвянь, - сказал Грищук, выдёргивая из-под Пахомова ранец.

- Отдай! - завопил Володька, вскакивая на ноги.

Грищук вытряхнул из ранца тетради и учебники, оттолкнул Пахомова.

- По роже получишь, козёл.

Он поднял одну тетрадку.

- Лови, пацаны!

Пахомову опалило нутро. Сейчас эти сволочи сожгут все тетради, а там, между прочим, домашние задания! Маргарита его прибьёт.

- Я... я родителям скажу! - завопил Володька.

- Да беги прям щас, плакса!

Но жечь его тетради не стали, придумали кое-что похуже: принялись малевать в них мерзопакостные рисунки. Грищук попытался сорвать с Володьки галстук, но Пахомов вцепился в галстук намертво.

- А ну снял быстро! - приказал Грищук, дёргая за колышущиеся алые концы.

- Не дам! - кричал Пахомов, вырываясь.

Сзади подбежал один из дружков Грищука, схватил Володьку за локти.

- Снимай, Серый!

Грищук быстро развязал Пахомовский галстук, сунул ему под нос:

- А ну плюй.

Володька, отшатнувшись, замотал головой.

- Плюй, козёл!

У Володька выступили слёзы. Герой из него был никудышный. Казалос бы вот - самое время для подвига: злодеи схватили пионера и пытают его. Сколько раз он читал об этом! А когда самого припёрло, раскис как девка.

- Плюй, сука, - процедил Грищук, возя галстуком ему по носу. - Будешь знать, как стучать, урод. Плюй, ну!

- Не буду! - взвизгнул Пахомов и заревел.

- Тьфу, баба, - с презрением произнёс Грищук. Он запихнул галстук Пахомову в карман брюк. - Свободен, стукач. Забирай своё барахло и вали отсюда. А заложишь ещё раз Маргарите - тебе не жить, понял?

Пахомов, пребывая в прострации, начал собирать раскиданные повсюду учебники и тетради.

- Вон, там ещё забыл! - потешались Грищуковские дружки.

"Ублюдки, сволочи! - мысленно ругался Володька. - Обязательно скажу Маргарите, чтоб тебя из школы выгнали, гниду. Думаешь, самый крутой здесь? Посадят в тюрьму - будешь знать".

На прощание Грищук дал ему хорошего пинка под зад.

- Двигай граблями, чушок!

Пахомов не помнил, как добрался до дома. Войдя в квартиру, он прошлёпал в детскую, упал на диван и громко разрыдался. Долго лежал, причитая вслух, потом всё же заставил себя подняться. Вытащил испоганенный галстук из кармана, развернул его, посмотрел на впитавшийся в алую материю плевок Грищука. Едва заметное тёмное пятнышко, никто и внимания не обратит. Но разве в этом дело? Мучило осквернение святыни, надругательство над неприкосновенным - будто кто-то взял и выдрал страницу из "Юного техника", где напечатали "Подземную лодку" Булычёва, чтоб подтереть себе зад. Непредставимо и мерзко! Как объяснить матери, что случилось с галстуком? Ведь тогда придётся рассказать и про своё унижение на стройке. Какой ужасный, тяжёлый, жуткий день! Самый худший день в его жизни. И поделиться не с кем. Как же всё плохо, как плохо! Да ещё этот проваленный конкурс... Хоть ложись и помирай.

До вечера он был как в тумане. Бессмысленно шатался по квартире, заглядывая в заросшие зеленью окна, смотрел на улицу, где вдоль выщербленных асфальтовых дорог бежали ручьи. Чтоб немного развеселиться, послушал пластинку "Бременских музыкантов", потом посмотрел "Детский час" по телевизору. Душевная боль понемногу сменилась отупением.

Когда с работы вернулась мать, Пахомов через силу начал было рассказывать ей о своём провале, но затянувшийся тонкой плёнкой нарыв вскрылся, и Володька, рыдая, вывалил всё, что ему довелось пережить. Мать обняла его, поцеловала в макушку.

- Ну не плачь, сынок, а то я тоже буду плакать. Хочешь, шоколадку куплю? Или жвачку. Какие ты любишь? "Турбо"? А с Грищуком этим я разберусь. Скажу вашей директриссе, чтобы взялась за него. Что это за ученики у неё в школе? Просто уголовники какие-то.

- Она з-знает, - икал Пахомов, глотая слёзы и сопли. - Маргарита Н-Николаевна ему д-даже бойкот об-бъявляла. Всем к-классом. А он - т-такой... в-всё равно в-всех достаёт...

- Значит, в спецшколу его! Для трудных подростков.

- Да, в спецшколу, - поддакнул Пахомов.

- А за галстук не беспокойся - отстираю, - говорила мать, гладя его по голове.

- А тетрадки?

- Тетрадки новые купим.

- Маргарита Николаевна будет сердиться.

- Ой, Вовка, что за школа у тебя? Ученики - хулиганы, учительница - стерва... Не волнуйся. В крайнем случае, перейдёшь в другой класс. Год уже почти закончился. А на Грищука я заявление в милицию напишу.

- Да он и так в детской комнате состоит, - всхлипнул Пахомов.