Мать (CИ)

- Ну тогда тем более нянькаться не будут. Просто негодяй какой-то. У меня слов нет!

Пришёл с работы отец. Услыхав про сыновнее горе, впал в неистовство, принялся расточать угрозы Грищуку и всей его семье.

- Не боись, Володька, накатаем телегу на этого отморозка - и дело с концом.

В тот вечер родители даже не ругались друг с другом.

Глава восьмая

К концу апреля снег сошёл окончательно, стало припекать, ветер погнал по улицам мусор и пыль. Готовясь к празднику солидарности трудящихся, на столбах развешали красные флаги, возле поселкового совета над дорогой повесили растяжку: "Мир! Труд! Май!". Обелиск павшим бойцам отмыли от помёта, рядом высадили свежие цветы, а вокруг - маленькие ёлочки. Учеников согнали на субботник, заставили собирать хлам по периметру школы.

Пока девчонки граблями сгребали палые листья и прошлогоднюю траву, мальчишки таскали сломанные ветки, палки и железный лом. Пахомов с Беляковым и ещё тремя одноклассниками, радостно гогоча, приволокли остов от "Москвича", найденный в ближайшем дворе. Нудная обязаловка, какой поначалу представлялся всем субботник, быстро превратился в развлечение.

- Тут даже прикольней, чем на "Зарнице", - сказал Беляков.

- Точно, - согласился Пахомов, вспомнив единственную в своей жизни "Зарницу", когда класс пригнали в какой-то бор, а потом сразу велели возвращаться, потому что кто-то потерялся. Впрочем, один вражеский погон Пахомов тогда успел сорвать.

- А вы слыхали, пацаны, - сказал, слегка заикаясь, Игнатенко, - в среду Грищукского братана привезли. В гробу. Из Афгана. Мы теперь всем классом на похороны пойдём. Я слышал, Маргарита об этом с завучихой трепалась.

- Ни фига себе! - присвистнул Зимин. - А я-то думаю, чего это он в школу не ходит.

- Так ему и надо, - мстительно заметил Пахомов.

- Наших в Афгане давно нет, - усомнился Беляков.

- Ты чо, дурак? - сказал Зимин. - Это токо для америкосов показали, будто нет. Мой отец говорит, что мы оттуда не уйдём.

- А вы "Рэмбо - три" видели? - спросил Игнатенко. - На той неделе в видео-салоне показывали. Это - чума! Опупеть можно. Там Рэмбо в Афганистане.

- Оба-на! - всполошились все. - Расскажи!

Игнатенко начал рассказывать, и все притихли. Слушали до тех пор, пока Маргарита, облачённая в спортивные штаны и геологическую зелёную куртку, не прикрикнула на них:

- Вы сюда работать пришли или болтать? А ну быстро за дело!

- Маргарита Николаевна, да мы целую машину притащили, - обиженно возразил Зимин.

- Ты со мной пререкаться будешь, Зимин?

- Вот же корова, - пробурчал Пахомов, которому ужас как хотелось дослушать рассказ про фильм.

Тут он заметил братьев Карасёвых, бодро тащивших куда-то огрызки больших картонных коробок. Махнул им рукой:

- Привет! А у вас есть дома "Рэмбо - 3"?

Те посмотрел на него, и Ромка почему-то отвернулся, будто обиженный на что-то, а Мишка лишь сухо кивнул и ничего не ответил. "Ни фига себе!" - подумал ошарашенный Пахомов. Он подбежал к Карасёвым, спросил ещё раз:

- Так чо, есть у вас "Рэмбо-3", пацаны?

Ромка опустил на землю картонки, выпрямился.

- Нам мама запретила с тобой дружить, понял?

Пахомов отшатнулся.

- Чего?

- И не ходи к нам больше, - визгливо продолжил Ромка, краснея.

Пахомов перевёл растерянный взгляд на Мишку. Тот стоял, опустив взгляд.

- Что случилось-то?

- Да ничего! - рявкнул Ромка.

Мишка поднял глаза.

- Мама с папой поссорились из-за... твоей мамы.

- Как это?

Мишка пожал плечами. Ромка сказал брату:

- Пойдём. Фиг ли с ним разговаривать ещё!

Они поволокли коробки к одиноко стоявшей сосне, вокруг которой лежало четыре мешка с мусором. Неподалёку завхоз разводил костёр. Рядом с ним стояла завучиха в свитере и линялых тёмных шароварах, заправленных в короткие сапоги, и давала указания. Вдалеке девчонки-шестиклассницы, побросав грабли, играли в салки, носясь вокруг деревьев.

Пахомов растерянно посмотрел вслед удаляющимся Карасёвым. Крикнул им:

- Дураки, что ли?

Ромка бросил картонки и подскочил к Пахомову. Заговорил, издевательски кривляясь:

- Получил от Грищука, а? Получил? Ты теперь чмошный! Позорник! Чухан! С тобой водиться галимо! Ты говно лизал! Лизал, лизал! - он запрыгал, тыча в Пахомова пальцем. - Говно лизал!

- Врёшь ты всё, козёл! - заорал Володька, дрожа губами.

- Лизал, лизал!

- Сейчас вмажу тебе - будешь знать!

К ним подбежал Мишка, сказал, поморщившись:

- Не обращай внимания.

Пахомов, побледнев, глянул на него, потом опять перевёл взгляд на Ромку:

- Заткнись, сука!

Но Ромка не унимался. Его будто заклинило.

- Лизал, лизал, говно лизал! Говноед!

Пахомов развернулся и пошёл прочь, сунув руки в карманы.

"Вот же мразь, - думал он, чуть не плача. - Теперь вся школа узнает. Блин, что делать-то? Сволочь Грищукская, чтоб ты сдох".

Острое чувство унижения и горечи вновь, как и в тот ужасный день, затопило по самую макушку. "Гад, урод, - мысленно костерил он Ромку. - Не лучше Грищука".

- Ты чего, от Маргариты втык получил? - спросил его Беляков.

- Не, - с угрюмо ответил Володька. Он вздохнул, озираясь. В ушах всё ещё стоял противный Ромкин голос: "Лизал, лизал! Говноед!". - Слушай, мне тут надоело. Пошли отсюда, что ли.