Мать (CИ)

Она была высокая, сухопарая, с бородавкой на шее. Пахомов помотал отрицательно головой и ушёл переодеваться. Напялив джинсы и чёрную футболку, спросил у матери: - Нормально, что ли?

Мать, нарезая хлеб, бросила на него взгляд.

- Нормально.

Пахомов прошёл в большую комнату. Там был притушен свет, в одном углу переливалась огнями ёлка, в другом надрывался, пульсируя холодным светом, телевизор. Отец, сидя на стуле за накрытым столом, говорил вольготно расположившемуся на диване Андрею Семёновичу:

- Да они нарочно кооперативы разрешили, чтобы свои деньги легализовать.

- Если так, зачем Чурбанова судят? - усмехался Захаров. - Он же - свой.

- Брежневские кадры вычищают. Ты посмотри: Громыко убрали, Долгих убрали, Чурбанова судят. Это ж Андропов ещё начал.

- Так что ж по-твоему, узбекское дело - тоже политика?

Отец не успел ответить - увидел вошедшего Пахомова. Володька поздоровался с Захаровым, присел в кресло. Гость сразу переключился на него.

- Ну что, как там в школе? Всё ещё учат любить дедушку Ленина?

- Учат, - пробурчал Пахомов.

- Наломал дров Владимир Ильич. Куда-то не туда нас повёл, а?

Пахомов пожал плечами, подумав при этом: "Зря ты так про Ленина".

- У нас будет конкурс на поездку в Болгарию, - сказал он. - Вы что-нибудь знаете про Болгарию?

- Про Болгарию? Гхм... А что тебя интересует?

- Ну... что-нибудь.

Захаров почесал затылок.

- Да вот хотя бы... про Вангу слышал?

Пахомов замотал головой.

- Предсказательница. Слепая. Говорят, будущее на тысячу лет вперёд видит. К ней всё Политбюро ходит.

- Вряд ли их будут об этом спрашивать, - усмехнулся отец.

- Будут - не будут, а такие вещи надо знать. Жить в конце двадцатого века - и не слышать про Вангу! Ведь это тебе предстоит, так сказать, проверить, правду говорит бабка или врёт, - Захаров привычно закхекал и пошёл чесать языком: про инопланетян, тайну гибели Гагарина и загробный мир. Пахомов слушал, развесив уши. "Вот это да! - думал он. - Неужто увижу эту Вангу? Зыко! Обзавидуются все. Надо будет про Ленина её спросить".

В комнату вошла мать.

- Володя, я ж забыла - тебе гости мороженое принесли. Хочешь?

- Хочу!

- Ну возьми в холодильнике.

Пахомов убежал на кухню. Мороженое оказалось фруктовым, жёлтого цвета, в вафельном стаканчике. Мать начала расставлять на столе тарелки, Анна Григорьевна принесла широкую хрустальную вазу с мандаринами и яблоками. Мужчины вышли в подъезд покурить, а когда вернулись, Захаров оживлённо говорил:

- Точно тебе говорю, Ельцин Горбача скинет. Ты посмотри, какая волна поднимается. В следующем году - выборы. Горбачёв сам себе яму роет.

- Не дадут они ему работать, - с сомнением говорил отец. - Съедят, как Хруща.

- Не скажи. Я в Ельцина верю. Он - мужик головастый.

Мать вытащила из шкафа юбку с блузкой и ушла в детскую комнату переодеться. Анна Григорьевна, усевшись на диван, принялась назойливо расспрашивать Пахомова про школьные дела. Тот уже привычно поведал ей про Болгарию. Анна Григорьевна оживилась, начала рассказывать про памятник какому-то Алёше в Софии и про мавзолей Димитрова. Потом вспомнила про курорт Слынчев Бряг. Захаров вставил свои пять копеек, сообщив, что "Слынчев Бряг" - это ещё и бренди.

Пахомов посмаковал про себя странное слово - "бренди". Воображению сразу представились бары, модная музыка и почему-то - ковбои. Болгария всё явственнее представлялась ему волшебной страной, полной непонятных обычаев и необычных вещей.

- Ну что, давайте проводим старый год, - прогремел Захаров, отвинчивая крышку с бутылки "Дюшеса".

Анна Григорьевна замахала руками.

- Нет-нет, я - только воду. Или шампанское.

- Что такое? - удивилась мать.

Отец сидел, посмеиваясь. Захаров плеснул ему в бокал немного лимонада, спросил у пахомовской матери:

- Людочка, по маленькой?

Мать вскинула брови, не понимая. Захаров поднёс к её носу открытое горлышко бутылки. Мать принюхалась и фыркнула, морщась.

- Ой, где ж вы это взяли, Андрей Семёнович?

- Хочешь жить - умей вертеться, - закхекал гость. - Ну так что?

- Ну если только совсем чуть-чуть...

- А мне? - сунулся Володька.

- А тебе ещё рано, - улыбнулся отец. - Давай я тебе морсу налью.

Пахомов обиженно откинулся к спинке дивана. Что ещё за новости? С каких пор ему рано пить "Дюшес"?

- Ну, за прошедший год! - объявил Захаров. И зачем-то добавил: - Чтоб Егору Кузьмичу подольше икалось.

Мать выпила и закашлялась.

- Уххх! Боже мой, кха-кха! - На глазах её выступили слёзы.

Пахомов отхлебнул бруснично-клюквенного морса. Тот был кислый, почти без сахара.

- Эх, слава богу - закончился год, - вздохнула Анна Григорьевна. - Армянам-то какую беду принёс! Ведь это - ужас! Я думала, страшнее Ашхабада уже ничего не будет. И тут этот Спитак...

- А в Сумгаите что творилось! - подхватила мать. - Говорят, их там сотнями резали.

Все как-то погрустнели, стали слушать обращение генерального секретаря. Тот говорил-говорил - казалось, его речи не будет конца.

- Вот же болтун, - скрежетал отец. - Когда ж тебя снимут, сволочь такую?

Но вот наконец забили куранты, и все стали чокаться бокалами, поздравляя друг друга. На экране посыпалось конфетти, зазвучала весёлая музыка.