Мать королей

– Вы все, сколько вас тут, этой женщины не знаете, – сказал он, – и поэтому недооцениваете. На польском троне не было ещё подобной ей. Глядя на неё, когда она гордая и холодная стоит в костёле или в замке, спокойная, равнодушная, никто бы не угадал, что она в своих маленьких руках всё держит. Даже Збышек, который сопротивлялся Витовту, не защитился от неё. Он делает то, что она хочет, потому что его собственный интерес хитрая женщина запрягла в свою повозку. Со стороны кажется, что она ни в чего не вмешивается, ни о чём не знает, слабая и бессильная… А где нет её руки и глаз? Чего она не сделает, когда захочет? Только никогда сама, её не видно за другими. За неё делают ксендз, воевода, какой-нибудь небольшой человек, как Хинчи, какой-нибудь клирик, урядник, за ними стоит она. Нужно ей было сыновей, у неё они есть, мешала Ядвига, она умерла. Во время малолетства она отдаст власть епископу или его друзьям, лишь бы для сына корону достать. Ей нужно, чтобы её любили, она сможет купить себе любовь, будет покорна, её никто не почувствует… а руку её на шее только тогда все узнаем, когда уже вздохнуть будет нельзя!

Страш говорил горячо, с невероятным запалом, а все слушали его сначала с ухмылкой, позже стали более серьёзными, а в конце давали одобряющие знаки кивком головы.

– Видишь, – сказал Дерслав, когда Страш закончил, – что с такой женщиной, какую ты нам показал, и королевой ещё, не так легко будет, как тебе кажется. Епископом Збышком тоже пренебрегать не стоит… За ним также громада силачей.

– Да, – начал Страш, – но у нас тоже есть силы… Нужно знать свой народ. У нас один такой смелый человек, как епископ, тянет за собой тысячи. Только нужно иметь отвагу и громкий голос. Как шли за похоронной процессией толпами, так пойдут против королевы, лишь бы нашёлся тот, кто их поведёт.

– Поводырей хватит, – вставил Дерслав, – Судзивой Остророг, Спытек из Мелштына, Абрам Збусский… а наконец, и мы также…

Сказав это, он гордо поднялся. Совещание окончилось, потому что легкомысленному и горячему хозяину было уже достаточно говорить об этом. Он вернулся к своему приключению с архиепископом, которое было ещё в его сердце и памяти.

Напрасно Страш и Куропатва хотели от него добиться, чтобы заранее что-нибудь решил и обдумал, что нужно делать. Дерслав отсылал их к Спытку и Одроважу, соглашаясь только на одно – чтобы как можно скорее вдалеке от Кракова созвать съезд шляхты, чтобы там собраться и на нём решить, выбрать ли нового короля или, по крайней мере, отложить коронацию.

– Прежде всего сделайте так, чтобы на съезд не мог прибыть епископ Збышек, потому что он готов нам ряды смешать.

– Пусть Страш едет в Познань, в Краков, когда хочет… и созывает, чтобы шляхта как можно скорей собиралась под девизом – коронацию не допустить. Тем временем мы приготовим Пясту людей, провозгласим его и коронуем…

Всё это Дерславу теперь, когда он это выдумал, казалось легче, как будто уже всю страну имел в руках.

Куропатва и даже Страш иначе смотрели на это, но знали, что разговаривать с Дерславом было напрасно. Убедиться, что он пойдёт с ними, назначить ему для выполнения хотя бы самую трудную задачу, этого было достаточно. Разгорячённый, он мог быть полезен, но управлять им должен был кто-то другой. Зато самый безумный порыв он, вероятно, мог проделать лучше других.

Страш с Куропатвой разделили между собой работу, и первый из них, как лучше знакомый с Краковом, хотел направиться туда тайно, чтобы уговаривать собраться на съезд, на котором и малополяне должны были находиться, другой обязался ехать к судье Познаньскому и воеводе Остророгу, чтобы побудить их к действию…

Съезд должен был состояться как можно скорее… внезапно быть созванным и так поспешно распущенным, чтобы противники в этом всём не имели времени принять участие.

В тот же день неутомимый Страш, когда речь шла о мести, которою весь жил и дышал, поехал в Краков.

Он спешил так, что, прежде чем медленно плетущаяся похоронная процессия добралась до столицы, он её уже опередил. Выезжая, хоть теперь ему ничего бояться было не нужно, он не хотел, чтобы его узнали и выследили, опасаясь, как бы сторонники королевы не шпионили за ним или не устроили какой-нибудь засады; поэтому он смог проскользнуть незаметно, а на Гродской улице у него была старая комната у пекаря Виршовца, в которой чувствовал себя в безопасности как у Бога за пазухой.

Виршовец, по происхождению чех, тайно благоприятствующий гуситам, враг клириков и всего, что противилось слиянию поляков с чехами, со Страшем был в давних отношениях, равно как с теми, кто был тайным препятствием епископу и королеве. Человек был богатый, хитрый, на первый взгляд ни во что не вмешивающийся, весьма осторожный, но очень рьяный.

Он не видел Страша с того времени, как его заключили в тюрьму, и ужаснулся, увидев, что он так страшно изменился. Он принял его заботливо, разместил безопасно, и сразу в первую минуту дал ему отчёт о том, что делалось в Кракове.

Страш не скрывал, с чем прибыл. Виршовец покачал головой.