Мать королей

На следующее утро юный король должен был принимать присягу своих верноподданных на Краковском рынке, сидя на троне в окружении всех достойных панов и послов. Всю ночь велись работы по приготовлению трона, сидений для двора и великолепных ступеней, которые обивали алой тканью. На улицах до утра не было спокойствия. Дерслав уснул не скоро, потому что гости ему не дали уснуть.

Когда, слегка вздремнув, он утром проснулся, вспомнил мазовецких князей, а прежде всего Болько, отца возлюбленной Офки, не видел их вовсе и не поклонился. Позже, днём трудно было поймать князей, которые хотели сопровождать короля на рынок.

Итак, он как можно скорей оделся и поспешил в гостиницу, которая имелась при замке.

Князья хорошо его знали по тем безумствам, какие он совершал ради красивой девушки, и немного смеялись над племянником архиепископа, который слишком много тратил, надеясь заполучить руку княжны.

Последнее его деяние, нападение на Ожелец, хотя принесло ему много гривен, не поправило славу.

Дерслав хотел увидеться наедине с князем Болеславом, но застал их всех вместе на очень оживлённой беседе.

Князья были мрачны. По правде говоря, королева и епископ их поработили, так что они стояли на стороне молодого короля, но до конца имели какую-то надежду, что коронация может сорваться.

Теперь, когда она свершилась, все чувствовали себя, не признаваясь, лишёнными тайной надежды, которой кормились. Смеялись во время застолья в замке, но поглядывали друг на друга грустными глазами. Болько был особенно разочарован.

Когда Дерслав ему кланялся, он как раз выпалил, обращаясь к Зеймовиту:

– Что вы думаете? Мы должны уступить епископам?

Дерслав вздрогнул, услышав; не понял, о чём шла речь.

Зеймовит в присутствии чужих осторожно хранил молчание. Болько, более горячий и ближе знакомый с Дерславом, обратился к нему:

– Молодой король едет сесть на Краковском рынке, дабы получить от мещан клятву верности… По закону нам, князьям, польским отцам, надлежит сесть по его правую руку, потому что мы после него первые. Епископы хотят нами обладать! Это нельзя позволить.

Дерслав хотел уже спросить, был ли дядя на стороне этого, когда Зеймовит, словно угадал его мысль, сказал гордо:

– Ваш дядя, ксендз Войцех, как всегда, так и теперь, рад бы сидеть на двух стульях. Не хочет нас обескураживать и обижать, Збышка боится… поэтому, я слышал, что короля сопрождать не будет. Пойдут только епископ Краковский и мой Плоцкий.

– Олесницкий наверняка никому не принадлежит, – сказал Дерслав.

– Мы тоже! – горячо воскликнул Болеслав Мазовецкий. – Правда, мы достаточно сделали для королевы и на просьбы епископа, давая поруку за короля и становясь рядом с ним у трона, который, может, скорей бы принадлежал нам, чем этому малому. Сядем по правую руку, или… пойдём оттуда.

Зеймовит нахмурился.

– Уходить отсюда было бы рано, – ответил он. – Я как раз обрушусь в сенате на то, кого назначить опекуном Владиславу. Поэтому справедливо, раз мы ручались за него, чтобы опекали его мы, никто другой.

– Справедливо, это правда, – прервал тихо Дерслав, – но у нас выигрывает не то, что справедливо, а то, что… скажет Краковский епископ. Мне кажется, что он не даст опеку в княжеские руки, когда сам её может держать.

Князья замолчали, поглядывая друг на друга; а Болько, ударив ногой об пол, добавил:

– У меня пока нет ни желания взять опеку, ни надежды получить её, но надлежащего места у трона не уступлю. – И я! – сказал Зеймовит, а за ним другие повторили то же самое.

В Дерславе, хоть он обещал не примешивать себя к бунтовщикам и частично сдержал слово, всё ещё дрожала та жилка противостояния и противоречия, которая была практически у всей шляхты. Надежда на новую ссору между королём и князьями, когда едва одна буря была предотвращена, улыбалась ему. Он рад был ей тем больше, что мог смотреть на неё издалека, не подвергая себя какой-либо ответственности и опасности.

Поэтому он охотно подлил масло в огонь, и лихорадочно сказал:

– В самом деле, ваши милости, вы можете быть уверены, что в этом споре будете иметь за собой почти всю шляхту, потому что всем уже осточертело преобладание священников, которые одни хотят нами править.

Когда они это говорили, вернулся с перекошенным лицом юный Славич, слуга князя Зеймовита, которого с этим делом выслали к епископу Збышку.

– Ты говорил епископу, – начал немедленно Зеймовит, – что мы не откажемся от нашего права?

– Я выполнил посольство в соответствии с приказами ваших милостей, – сказал Славич, – но мне не повезло.

– Как это? – спросили вместе Семко и Болько.

– Епископ настаивает на своём, – сказал Славич. – И так же, как он однажды победил, показывая старый статут Казимира, снова мне тем самым статутом доказал, что архиепископ, или самый старший после него из епископов, не только имеет право сидеть по правую руку короля, но на том же троне, как король, и правит наравне с ним… Один мечом, другой крестой владычествуя над народом. А правда, что на первой странице статута нарисован король и епископ на одинаковых тронах, остальные пониже…

Зеймовит молчал.