– А, значит, это цена за фокус с тремя свечами. Не стану спрашивать, у кого ты его купила. У тебя дурная компания. – А потом Кошка сказала – не потому, что думала, что будет хоть какой-то толк, но потому, что твердо знала – нужно хотя бы попытаться: – Нам, знаешь ли, не обязательно это делать. Не обязательно этим
Глаз Сирше полыхнул гневом. Огонь этот охватил ее лицо, и оно запылало расплавленной медью.
– Ты знаешь, что ты мерзкая маленькая дрянь? Когда-то я верила в правосудие. Ты избавила меня от этого заблуждения. И я стала искать мести. Но и тут ты мне все изгадила. В конце концов я смирилась с тем, что в этом мире имеет значение только сила. А где искать силу? Внутри себя самой. Я призвала своего дракона, и он рассказал, где мне предложат сделку.
Сирше встала. Она вся светилась внутренним драконьим светом: он ослепительно сиял в ее единственном глазу, неярко мерцал под кожей. Летчица расстегнула молнию, вытащила что-то из сумки, отшвырнула ее в сторону.
На песок, звякнув, упали две монтировки.
– Выбирай оружие.
– Ты серьезно?
– Я не смогла предать тебя правосудию, потому что сама действовала против него. Не смогла свершить месть, потому что не оставила тебе возможности отомстить мне. И вот теперь я даю тебе то, о чем ты просила, – поединок. Честный бой. Равные шансы.
Кошка покачала головой. Она видела, что Сирше с ходу отвергает каждое ее слово, но все равно сказала:
– Я через многое прошла после Каркассона. И думаю, кое-что усвоила. Я не буду с тобой биться.
Вид у Сирше сделался торжествующим и…
– А вот хрен тебе не будешь. – Хелен подхватила монтировку и позвала 7708-ю по имени: – Змея Горынычна из рода Змеи Горынищевны из рода Горгона,
– Стой. Что ты делаешь?
– Жизнь тебе, дуре, спасаю.
Взвизгнув петлями, распахнулись тяжеленные свинцовые двери восприятия, Кошкин разум вывернулся наизнанку, и власть в нем захватило создание, все это время терпеливо ждавшее своего часа у нее внутри.
Драконица натянула на себя ее тело с той же легкостью, с какой сама Кошка надевала блузку. Змея Горынычна подбросила оружие; не глядя, поймала его другой рукой. Потом саданула черной железной монтировкой по подвернувшемуся кирпичу, и кирпич взорвался облачком оранжевой пыли. Драконица рассмеялась:
– Как же это великолепно – снова жить! Даже в таком жалком теле.
Кошкино тело встало напротив Сирше. Пропущенные через драконьи органы чувств цвета поменялись: море стало молочно-белым, барашки на волнах – черными, руины приобрели цвет слоновой кости, небо окрасилось тускло-красным, по нему проплывали темно-коричневые облака. Противницы отдали друг другу честь монтировками – воздели оружие перед лицом, а потом резко наискось опустили вниз.
Разум и плоть Кошки охватила темная торжествующая ненависть ко всему. Неимоверно притягательная, как и предупреждали инструкторы. И Кошке понравилось – даже больше, чем она боялась. Ненависть окутала ее плащом. В таком облачении можно было жить вечно.
Кошка ухватила монтировку обеими руками и встала в стойку, широко расставив ноги. Сирше повторила ее движения. Драконица-Кошка замахнулась монтировкой. Драконица-Сирше зеркально отразила ее. Они стояли лицом друг к другу – две драконоженщины, прекрасно чувствующие себя в своих телах, в которых бесновались всю жизнь с таким трудом сдерживаемые эмоции. Впервые на своей памяти Кошка целиком отдалась гневу, ненависти и возмущению, которые носила внутри, наверное, с самого рождения.
Почему же она не сделала этого раньше, намного раньше?
– Хорошенько запомни это, – сказала драконица внутри нее. – В конце этого сражения кто-то умрет. Ты или твоя противница – мне, честно говоря, плевать. Но если уцелеешь, я хочу, чтобы ты запомнила, как это приятно и правильно, а потом жила дальше по моему образу и подобию.
Медленно-медленно оружие Драконицы-Кошки пошло вниз. Она чувствовала, как вздулись мышцы, со сверхчеловеческой силой направляющие монтировку. Восприятие усилилось, подстраиваясь под драконью скорость: ощущение было такое, будто монтировка едва двигается. Драконица-Сирше с искаженным от ярости лицом двигалась так же медленно.
Ползли минуты.