Mater Hispania: христианство в Испании в I тысячелетии

Двое влиятельных среди иудеев людей: Мелетий, брат Феодора, и Иннокентий, который недавно, избегая резни в Испании, прибыл на этот остров со своими слугами, как они и теперь со страшными клятвами утверждают, пришли в пещеру, вернее даже сказать расщелину, вместе с двумя иудеями низкого происхождения, которые выбрали их предводителями общего побега. Они немного посидели в том месте, дрожа от страха и тяжело дыша, потом тех двух, молодых и дерзких, они отправили на разведку в город, а сами остались одни. Мелетий начал речь: «Что это такое, брат? Я никак не могу изгнать из своего сердца речение, которое наша религия считает хулой! С тех пор как христианский народ объявил, что мой брат обратился в их веру, в сердце моем звучит лишь это изречение, прежде мне неизвестное: «Христос, во имя Твое». И чем больше я силюсь изгнать его из моей души, тем сильнее и крепче оно там держится». На это Иннокентий ответил: «Не напрасно столь прочно именно сейчас вошло в твой разум это изречение, о котором ни сердце твое, как все могут точно подтвердить, никогда прежде не помышляло, ни уста твои никогда не произносили, как ты утверждаешь. Я думаю, что это от Бога. Но прошу тебя. постарайся изгнать мешающие тебе тягостные размышления, отвлекись от неверных мыслей». Вдруг Мелетий закричал, издавая непонятные звуки; Иннокентий понял, что тот борется с собственным разумом, сотрясаясь всем телом, и видя, что его слова совсем не помогают, предложил Мелетию произнести какие-нибудь кощунственные и постыдные слова. Мелетий же, сморщив нос и втягивая воздух, лишь издавал неподобающие звуки или смеялся, отвратительно хихикая. Но это безумие не смогло изгнать Христа из его души. так как огонь спасения уже глубоко вошел внутрь него. Он воскликнул: «Что же я делаю, брат Иннокентий?! Эти средства действуют наоборот. Я не могу изгнать из себя имя Христа ни шутовскими словами, ни оскорбительно звучащей хулой. Напротив, я слышу другой звук, который не перестает произносить имя Христа в уши моего сердца, которые я напрасно силюсь заткнуть». На эти слова Мелетия Иннокентий ответил так: «Я своими ушами слышал от христиан, что твой брат Феодор, который ученее тебя, почетнее и старше, обратился в христианскую веру. He может ли случиться так, что и ты по примеру своего кровного брата оставишь иудейскую религию? Зачем нам тогда дальше терять время в этом ужасном одиночестве? Сколько мы еще сможем страдать от недостатка продовольствия? Те двое юношей, которых мы отослали, медлят, а нашим слугам совершенно не знакомо это место, где мы оказались. Ради какой пользы мы наказываем себя столь мучительной смертью? Почему мы должны изнывать от голода, сохнуть от жажды, коченеть от мороза и, что мы уже сейчас испытываем, мучиться от устрашающей тишины этого бесконечного одиночества? Разве мы бежим от оков разбойников или от мечей варваров? Разве желает нашей крови столь милосердный народ, который, как мы видели, плачет из-за нас? Давай вспомним, прошу тебя, кого они когда-либо обидели, кому из наших хоть бы словом причинили вред, и вернемся к мирным людям, от которых ни в чем не испытывали враждебности, и пусть свершится воля Бога». На это Мелетий сказал: «Брат Иннокентий, сведущий не только в латыни, но и в греческом языке и постоянно размышляющий о законе, я полагаю, ты забыл, что через пророка Иезекииля Господь говорит: Душа согрешающая, она умрет (Иез.18:4). Если ты это читал, почему ты считаешь, что можешь привести меня к вере Христовой примером моего брата Феодора? У него есть как своя душа, так и свой грех, который не повредит мне, если я не оставлю Господа Бога отцов моих. Призываю в свидетели Того, Кто вывел наших отцов из земли Египетской, что я, если не помешает неумолимая зима, хочу уйти в какие угодно земли на каком угодно утлом судне и в одиночку. И меня не держит ни любовь к имуществу, ни узы любви, и мне легко их бросить, лишь бы не быть вынужденным покинуть Бога отцов наших. А ты принимаешь бесполезное решение вернуться в город! Я удивлен, что ты, мудрейший человек, не можешь предвидеть, что случится с нами, если Феодор, столп нашей синагоги, на которого мы возлагали всяческое доверие, был вынужден отречься. Разумнее нам отправиться на мое поле и больше не попадаться на глаза христианам. Там мы можем некоторое время прятаться, пока при благоприятных обстоятельствах не уедем в чужие земли, потому что на этом острове ненависть к нашей вере возросла так, что не сможет сохранить веру отцов тот, кто не покинет родину. Почему бы нам тогда не удалиться добровольно в изгнание, в котором, как показывают обстоятельства, мы все равно окажемся из-за ненависти граждан, даже если не захотим?» Оба твердо приняли такое решение и выступили в трудный путь. Но когда они шли по узенькой тропинке, их темные мысли затмили свет их глаз, и они, заблудившись, сбились с тропы, по которой шли, и оказались в диких местах, где не было дороги. Их царапали терновые кусты, путь им преграждали скалы, их тела были покрыты глубокими порезами. Они пришли в великое смятение и испытали великое отчаяние и страх и были вынуждены признать, что претерпевают это по справедливому замыслу Бога за неверие. С израненными ногами, призывая имя Христа, которое прежде отвергали, когда оно на них нисходило, они попали на тропинку, приведшую их, вопреки всем желаниям и замыслам, обратно в город. Когда они неохотно и со страхом дошли до города и начали все старательно разузнавать, то услышали, что Феодор все еще оставался иудеем и не подвергся со стороны христиан никакому насилию. Ошеломленные, не веря в то, что случилось с ними самими, они направились к дому Феодора, где он принял их, когда обед был уже почти закончен, и спросил, почему они покинули и город, и выслушал всю историю их приключений с улыбкой и восхищением.