Матерь Тьмы

– Не следует забывать, что де Кастри умер, когда мы с вами были младенцами. Почти все сведения, которыми я располагаю, исходят от пары не очень близких и вряд ли любимых друзей последних лет жизни де Кастри: Джорджа Рикера, который был слесарем и играл с ним в го, и Германа Клааса, который имел букинистический магазин на Терк-стрит, был своего рода романтическим анархистом и некоторое время технократом, и немного от Кларка Эштона Смита. Ах да, ведь вас именно это интересует, не так ли? От него я получил совсем мало: Кларк не любил говорить о де Кастри. Я подозреваю, что Кларк именно из-за де Кастри и его теорий держался подальше от больших городов, даже от Сан-Франциско, и предпочел отшельничество в Оберне и Пасифик-Гроув. У меня есть еще кое-какие сведения из старых писем и вырезок, но их немного. Никто не любил писать о де Кастри, и у людей были на то причины, да и человек этот полностью засекретил свою жизнь. Что странно, поскольку взлет его карьеры начался с написания и публикации сенсационной книги. Кстати, мой экземпляр принадлежал Клаасу и достался мне, когда тот умер, ну а он, возможно, нашел его среди вещей де Кастри после смерти автора – я так и не смог этого выяснить.

– Кроме того, – продолжил Дональдус, – моя история, вероятно, прозвучит (по крайней мере, местами) в несколько поэтическом духе. Пусть это не сбивает вас с толку: мне просто легче таким образом упорядочивать свои мысли и ранжировать пункты по важности. Я ни в малейшей степени не буду отклоняться от строгой истины, какой я ее обнаружил, хоть и, полагаю, в моей истории могут быть следы параментальных явлений и, конечно же, один призрак. Я думаю, что во всех современных городах, особенно в самых неприглядных, изобилующих новостройками, должны иметься призраки. Они оказывают цивилизующее влияние.

19

ДОНАЛЬДУС СДЕЛАЛ добрый глоток бренди, покатал его языком во рту, смакуя вкус, и откинулся в кресле.

– В 1900 году, на переломе веков, – драматично начал он, – в солнечный, сияющий Сан-Франциско приехал Тибо де Кастри, явившийся мрачным предтечей нашествия разраставшегося на Востоке царства холода и угольного дыма, пульсировавшего электричеством Эдисона, топорщившегося небоскребами Салливана, с их стальным каркасом. Мадам Кюри только что объявила миру о радиоактивности, а радио Маркони распространилось по морям. Мадам Блаватская привезла из Гималаев жуткую теософию и передала факел оккультизма Анни Безант. Королевский астроном Шотландии Пиацци Смит отыскал в большой галерее Великой египетской пирамиды историю мира и его зловещее будущее. Подсудимые Мэри Бейкер Эдди и ее главные помощницы в ходе судебного процесса обвиняли друг дружку в колдовстве и черной магии. Спенсер проповедовал науку. Ингерсолл громко выступил против суеверий. Фрейд и Юнг погружались в безграничную тьму подсознания. На Всемирной выставке в Париже, для которой была построена Эйфелева башня, и на Всемирной Колумбовой выставке в Чикаго были представлены невиданные чудеса. В Нью-Йорке копали туннели подземки. В Южной Африке буры отстреливались от британских полевых орудий Круппа, отлитых из неразрываемой стали. В далеком Китае бушевали боксеры, считавшие, что магия делает их неуязвимыми для пуль. Граф фон Цеппелин запускал свой первый дирижабль, и братья Райт готовили к первому полету аэроплан.

У де Кастри с собой были только вместительный черный саквояж, набитый экземплярами плохо напечатанной книги, которая продавалась даже хуже, чем «Моби Дик» Мелвилла, собственный череп, заполненный мрачно светящимися гальванизирующими идеями, и, по утверждениям некоторых, большая черная пантера на поводке из мельхиоровой цепочки. Третьи же говорят, что его также сопровождала (или преследовала) таинственная высокая, стройная женщина, которая всегда носила черную вуаль и свободные темные платья, больше похожие на мантии, и имела обыкновение внезапно появляться и исчезать. Сам же де Кастри был жилистым, неутомимым, довольно малорослым черным орлом с пронзительными глазами и сардоническим ртом; он носил свое нестандартное обаяние, как трагический герой оперы носит свой плащ.