Матери

Из окна на последнем этаже в доме напротив выглянула женщина. Она как две капли воды походила на его первую большую любовь – Лизбет Ламли. Однако, по последним сведениям, она жила все там же, в своем доме в Топике вместе с мужем и двумя сыновьями. Грэм встретил Лизбет, когда ему было пятнадцать. Она представляла какую-то косметическую компанию и позвонила к ним в дверь, когда он был дома один. На ней был желтый английский костюм, а ее черные распущенные волосы ниспадали на плечи; когда он открыл дверь, у него захватило дух. Лизбет спросила, можно ли ей поговорить с его матерью, и он ответил, что та уехала за покупками, но должна скоро приехать, хотя прекрасно знал, что вернется она только к вечеру. Грэм пригласил Лизбет в дом, усадил в гостиной и принес ей стакан апельсинового сока. Немного стесняясь друг друга и понимая, что он понравился ей, а она ему, они долго болтали обо всяких пустяках, а потом, тщетно пытаясь совладать с собой, Грэм подошел к ней и поцеловал. Он до сих пор хорошо помнил вкус ее губ и пряный аромат духов, белоснежную кожу и ощущения, которые потоком нахлынули на него, когда его рука скользнула ей под лифчик и прикоснулась к ее груди.

Дальше все произошло самым естественным образом. Забыв, зачем пришла, Лизбет прошла за ним в его комнату, и он сделал все возможное, чтобы у него не разорвалось сердце, когда увидел ее обнаженное тело и дотронулся до него, и чтобы она ни на миг не заподозрила, что он первый раз ложится в постель с женщиной.

Потом они много раз встречались в маленьком мотеле на северной окраине города.

Лизбет честно призналась, что она замужем и у нее есть дети, – вероятно, для того, чтобы он не слишком прикипал к ней. А он, конечно, не хотел ее слушать. Как-то раз осенним вечером она в конце концов сказала, что их связь больше не может продолжаться, и Грэму понадобился не один день, чтобы прийти в себя; не желая ни с кем разговаривать, он заперся у себя в комнате и в отчаянии решил, что ему больше незачем жить.

Точно такое же отчаяние он переживал и сейчас, только на сей раз причиной тому стало это чертово расстояние.

Между тем дым становился гуще: огонь, казалось, захватывал все большее пространство. Внизу по-прежнему ревели сирены. В глазах сотен настороженных глаз отражалась тревога.

Женщина, которая, конечно же, была не Лизбет, задернула шторы. Грэм докурил косячок и раздавил окурок ногой. Тобайас, школьный приятель, приглашал Грэма к себе на вечеринку, и он принял приглашение, решив немного развеяться и напиться до беспамиства.

Чтобы больше не думать об Эмбер.

Чтобы больше не вспоминать лицо сестренки. И заглушить чувство вины, которое по-прежнему терзало его.

Зачем? Ну зачем он ее освободил?

А еще – чтобы больше не думать о Томми, которого он упустил два дня назад, хотя у него была возможность привезти его домой.

Если бы только он был более убедительным, подобрал нужные слова, проявил хоть капельку сочувствия. Тогда его младший брат точно был бы здесь, рядом с ним, и они вдвоем наслаждались бы завораживающим видом пылающей природы.

Впрочем, возможно, мать была права. Возможно, ему, несмотря ни на что, удалось убедить брата, что спасаться бегством бесполезно и что он мог смело вернуться домой, где его не станут терзать ни лишними вопросами, ни порицаниями, ни упреками.

У Тобайаса в гостиной, в затхлой атмосфере, насыщенной запахом пота, табачным и винным перегаром, уже веселились с десяток прожигателей жизни. Грэм знал их всех с детства, но с тех пор, как стал встречаться с Эмбер, виделся с ними все реже, и вот теперь прежняя жизнь вновь распахнула перед ним объятия, полностью вступив в свои права.

Грэм взял бутылку холодного пива и пристроился на диване рядом с Шэннен, подружкой Тобайаса, в то время как по радио диктор скрипучим голосом сообщал, что пожар пока не удалось подавить и что сотни гектаров угодий уже обратились в пепел.

– Представляете, если огонь доберется до города? – спросил Тобайас, нетвердой походкой направляясь на кухню. – Придется всех эвакуировать, и всякое такое. Я слышал, ко всему еще и торнадо ожидаются.

– В общем, похоже, грядет апокалипсис или что-то в этом роде, – сказал Джош, его двоюродный брат из Топики. – Если повезет, эта штуковина снесет школу, и тогда прощай начало учебного года.

Вот он, добрый старый Канзас, подумал Грэм, потягивая пиво, – затхлая дыра, где даже природа сама себя калечит.

– Кстати, мне действительно очень жаль твою сестру, – сказала Шэннен. – Ну как, ей уже лучше?

– По-моему, выражение «уже лучше» не самое подходящее, но сейчас она, по крайней мере, дома, а не в больнице, – ответил Грэм тоном, который отбил у нее всякую охоту продолжать этот разговор.

Допив пиво, Грэм откупорил другую бутылку, потом скрутил косячок и, сделав несколько затяжек, пустил его по кругу.

Тобайас выключил радио и поставил последний альбом группы «Tame Impala». Элла, хорошенькая метиска, с которой Грэм заигрывал как-то вечером, встала и принялась расхаживать, покачивая бедрами, отчего в глазах у некоторых парней вспыхнули огоньки.