Матери

Теперь ей с Грэмом никто не был нужен. Она стала ему отличной матерью и вполне свыклась с мыслью, что от нее зависит другая жизнь.

Первые годы пролетели с ошеломляющей быстротой. Чтобы прокормиться, Норме приходилось работать не покладая рук. Грэм был единственным существом, ради которого она жила. Ведь это был подарок, который Натан сделал ей перед своей гибелью. Единственным ее долгом было сберечь сына; единственной радостью для нее было каждый день отрывать его от няни, крепко обнимать и чувствовать, как бьется сердце у него в груди.

Грэм стал для нее талисманом не только дома, но и на работе, когда ей иногда приходилось брать его с собой.

Свое двадцатилетие Норма отпраздновала только с сыном. Приглашать гостей она не хотела и даже отключила телефон, чтобы ей никто не звонил: ни родители, ни сестра, ни друзья, что у нее еще остались.

Через полгода она подыскала себе квартиру в двух улицах от закусочной «Лафайетт». Здесь было светлее и даже имелся балкон – он выходил на сквер, где Норма гуляла с Грэмом по выходным.

Она заботливо обставила ее, следуя рекомендациям многочисленных специализированных журналов. У Грэма была собственная комната в конце коридора, а Норма спала в гостиной на раскладном диване.

Грэм рос на удивление жизнерадостным ребенком, хотя, когда он находился в чреве матери, она переживала безутешное горе. Все таяли, любуясь его голубыми глазами и улыбкой, доставшимися ему в наследство от Натана. Норма уже не мыслила свою жизнь без него. Она грезила о нем даже во сне – в нескончаемых кошмарах, когда ей снилось, что она теряет его в безбрежном мраке.

Однажды утром ей позвонила сестра и сообщила, что ночью от сердечного приступа умер их отец. Но у Нормы даже сердце не дрогнуло. Для нее он давно умер.

На похороны, проходившие на Вествудском кладбище, она не явилась – осталась дома и, усевшись по-турецки в плетеное кресло, стала считать минуты, воображая, как гроб опускают в яму, а вокруг переминаются родственники и оплакивают человека, которого все они тайно ненавидели.

Наконец-то он встретится с бездной.

Однако, возможно, два человека, несмотря ни на что, все же его любили – ее мать и сестра, как ни глупо это было предполагать. А думать, что он любил их в ответ, было и вовсе непростительной глупостью.

Элизабет оставила Норме гневное сообщение на автоответчике. Тем же вечером, когда она сама позвонила матери, та отказалась с ней говорить. Впрочем, Норма на нее не обиделась. Женщина, чей безрадостный мир рухнул в один миг, не могла поступить иначе.

Когда Норма со слезами на глазах вошла в комнату к Грэму, малыш играл на ковре с большой красной машинкой. Увидев мать, он рассмеялся и потянулся к ней ручонками.

Харлан Хьюитт частенько заглядывал в «Лафайетт». Ему было двадцать четыре года, и работал он на стройке. В закусочную он приходил почти каждый вечер и ел в одиночестве или в компании Джеффри Кейхуна, своего товарища, у которого он жил, пока шла стройка. Родом Харлан был из Канзаса; высокий, крепко сбитый, коротко стриженный, он олицетворял собой тип надежных мужчин, в которых иные женщины ищут опору. Как-то вечером он в свойственной ему резковатой манере, которая порой вызывала у Нормы улыбку, предложил ей пропустить по стаканчику после того, как закончится ее смена, и она, недолго думая, согласилась. Между делом он признался, что так часто ходит обедать в «Лафайетт» исключительно из-за нее, чем тут же вогнал ее в краску. Хотя Норма не была простушкой, которую подобные слова могли бы застать врасплох, ей все же понадобилось время, чтобы прийти в себя, ведь после гибели Натана она не встречалась ни с одним мужчиной. На другой день Харлан прислал ей домой огромный букет роз. И в дальнейшем делал все возможное, чтобы Норма поверила: она женщина его мечты, и когда-нибудь он на ней обязательно женится.

В один прекрасный день Харлан выиграл крупную сумму, что, вкупе с его сбережениями и банковской ссудой, позволило ему купить красивый дом с большим участком на бескрайних просторах Канзаса, где он намеревался выращивать кукурузу.

Он обещал подарить Норме жизнь, о которой она только могла мечтать.

Но разве он знал, о чем она мечтала?

Как-то дождливым днем она наконец сдалась под его напором и отдала ему свое тело и гордость, но не любовь. Только не любовь.

Потом Харлан отбыл в Канзас, чтобы нанять работников и запустить свое дело, а по выходным неизменно приезжал к ней. Спустя два месяца он позвал ее замуж и предложил перебраться к нему в имение, имевшее зловещие прошлое, о чем она в ту пору не знала. И Норма согласилась – впрочем, без особой радости. Ей давно хотелось уехать из Ноксвилла. А такой случай мог больше не подвернуться.